Михаил Шитов - Свидания в непогоду

Он провел ладонью по лбу, — хотел, должно быть, сказать что-то еще, но тут прямо перед ним из-за ограды выскочил Яша. Валя выставила вперед руку:

— Осторожно!

— Идете? — спросил Яша, цепляясь за рейки ограды, чтобы не свалиться с разбегу.

У клубного крыльца стояло несколько человек. Заранее отпустив руку лектора, Валя быстро прошмыгнула мимо них. Навстречу Тугаеву шагнули Федя и за ним, приволакивая ногу, Михаил Петрович.

— Лопатин. Секретарь местной парторганизации, — сказал он и подал гостю обе руки. — Ну, наконец-то! Живы? Здоровы? Подсушились?

— Отлично! Отлично! — восклицал Тугаев, всматриваясь в незнакомые лица и пожимая всем руки.

Из сеней на крыльцо косо падал голубой от табачного дыма луч света. При входе в клуб Тугаева обдало густым настоем запахов, в который вносили свою долю табак и сапожная мазь, пот натруженных рук и косметика.

Разноголосый говор, взрывающийся там и тут выкриком или смехом, мелькающие лица, платки, шапки, тепло человеческого коллектива, — всё сразу же ввело Тугаева в привычную атмосферу собрания. Мускулы его напряглись. Улыбаясь и кивая в обе стороны, он медленно продвигался в узком проходе к помосту, где возвышались фанерная трибунка и покрытый кумачом стол. Здесь Михаил Петрович посадил его рядом с собой и забарабанил карандашом по графину.

Войдя в клуб минутой раньше, Валя протиснулась к окнам, — там было постоянное место всех горских девчат, сидевших и теперь пестрой стайкой. Лида Симакова взяла со скамьи сумочку. Девчата потеснились.

Когда показался Тугаев, по рядам будто пробежала рябь. Сидевшие у стен и на задних скамьях приподнимались, вытягивались, стараясь получше разглядеть прибывшего так необычно лектора. И Валя безотчетно испытывала удовлетворение оттого, что уже знакома с человеком, на которого сейчас все смотрят, что вот только что шла с ним об руку, говорила о значительных вещах.

— Товарищи, — звякал карандашом Михаил Петрович. — Товарищи, давайте начнем!

Едва немного утихло, Тугаев вышел к трибунке, положил на нее записную книжку и, негромко откашливаясь в кулак, начал говорить.

Шум в зале нет-нет и прорывался: то заплачет ребенок на руках у матери, то в сенях хлопнет входная дверь. Впереди возилась мелкота, занявшая места поближе, в надежде на обещанную картину, кто-то звучно сплевывал семечки… И Вале стало неловко перед лектором, раз даже показалось, что он с укоризной взглянул на нее. Ее особенно раздражали подруги, продолжавшие бесцеремонно шушукаться, и неожиданно громко она прикрикнула:

— Да тише вы, девчата! Как не стыдно!

На нее зашикали, Михаил Петрович вскинул от стола бачки, и самой стало стыдно: зачем подала голос, будто больше всех ей нужно. Заливаясь краской, Валя пригнула голову…

А Тугаеву всё было знакомо: и пестрое смешение людей на скамьях, и ненадежная легкость трибуны с обшарпанными краями, и этот прорывающийся шумок, — всё шло своим чередом, как бывало не раз. Он уверенно набирал голос, и, когда Валя минутой позже подняла голову, она не узнала его: от усталого, измученного человека, который недавно входил в их дом, не осталось и следа. Щеки Тугаева порозовели, глаза под стеклами очков и всё лицо — даже, кажется, широкий поблескивавший нос — светились в щедрой, не без лукавства, улыбке.

После короткого разговора с Тугаевым Вале захотелось послушать его, думалось — не найдется ли в его словах особого, ей предназначенного смысла? Не перекинет ли мостик к тому, о чем так доверительно говорил ей? Но слова были обычные и в общем-то не раз слышанные. Опуская время от времени очки на трибунку, где лежали записи, Тугаев свободно и просто говорил о событиях, волнующих народы, перекраивающих мир. Мелькали названия государств, фамилии, цифры, изредка шутка высекала одобрительный смех на скамьях.

Опять забывшись, плохо слушая, Валя тихонько оглядывалась. Подруги присмирели. Приоткрыв бородатый рот и не мигая, застыл неподалеку дядя Семен. Данилыч — места не хватило — пристроился на ступеньках помоста, лицом к залу. У дверного косяка стояла мать, — видно, не успела к началу…

Прошло много минут, прежде чем всплеск аплодисментов вывел Валю из задумчивости. Тугаев, пряча в карман записную книжку, садился за стол. Теперь вдруг ей показалось, что она пропустила что-то важное. Не желая выделяться безучастием, она тоже захлопала в ладоши.

Круглые настенные часы показывали без пяти минут десять. Ребятишки впереди угомонились, кое-кто дремал. В душном уплотнившемся воздухе дышалось тяжело, но никто не уходил.

Валя с интересом прислушивалась к вопросам, которые задавали из рядов лектору. Они были разные — о событиях в Конго и производстве мяса в стране, а дяде Семену почему-то вдруг захотелось уточнить: верно ли, что Фарук, бывший египетский король, дает уроки танцев? Все засмеялись, кто-то крикнул: «Тебе что, дядя, пущай трудится!» Тугаев не переставая улыбался, чиркал карандашиком по записной книжке и без задержек отвечал на всё, о чем его спрашивали.

Дело подходило к концу. Михаил Петрович, распарившийся и довольный, — всё получилось как нельзя лучше, — поднялся из-за стола и от лица всех горских жителей душевно поблагодарил лектора. Не успел он объявить перерыв, как со ступеней вскочил взлохмаченный Данилыч, стукнул кулаком по трибуне:

— Товарищи! Минутку, товарищи!

— Тебе что, старый? — оторопело спросил Михаил Петрович.

— Погоди, дай народу сказать… Я вот давеча на Марфину делянку ездил, — возвышал голос Данилыч. — Вертаюсь домой, значит. Гляжу — человек из лесу бежит…

Тугаев дернулся плечом:

— Зачем это? Не надо!

— Нет, товарищ лектор, и вы погодите. Раз дело общественное — народ должен знать…

Глаза Данилыча горели в глубоких впадинах, бороденка прыгала. Поднимавшиеся уже люди сели снова, заулыбались. Михаил Петрович щипал бачки: несмотря на признательность ореховскому возчику, нельзя было поручиться, что он не отмочит чего-нибудь из ряда вон выходящего.

Но всё обошлось благополучно. Путаясь в обстоятельных и многословных периодах, Данилыч рассказал, как подозрительно отнесся сперва к Тугаеву, но, убедившись, что перед ним добрый и немало претерпевший человек, а главное — идет по общественному делу, которое не терпит отлагательств, решил — куда ни шло! — перебросить его через Жимолоху.

— Вот мы сегодня с вами будто на ракете кругом облетали, видней всё стало. Не зря, значит, торопился товарищ лектор… А что бабы говорят — «с ума Данилыч спятил», дай бог каждому так пятить!..

— Верно, Данилыч, верно, спасибо тебе за услугу. Не струхнул, — сказал, оттаивая, Михаил Петрович. Он ударил в ладоши, зал ответил веселыми хлопками, и удовлетворенный Данилыч скатился с помоста.