Нина Ивантер - Полтора года

Но хватит отступлений. Продолжаю.

Приход Люды в жизни группы ничего не изменил. Ее встретили спокойно, без любопытства. Может, поначалу Майка, или Тамара, или кто-нибудь еще попробовали к ней с чем-нибудь подступиться (я не заметила), но если и так, отошли ни с чем. Дружбы ей, по-видимому, никто не предлагал. Так и живет: среди всех и одна.

Если быть справедливой, так, в сущности, она не добавляет мне никаких хлопот. За все время — ни выговора, ни замечания ни от мастера, ни от учителей. Разве что иногда — двойка.

Недавно двойка по алгебре. Я подсела к ней. Моя память школьницы-отличницы хранит все, что в нее когда-то было заложено. Я объясняла ей принцип решения уравнений и все время чувствовала ее каменное, словно сопротивляющееся мне плечо. Я отошла в недоумении: да слышала ли она меня? Через несколько дней в дневнике — тройка. Ну и прекрасно, подумала я, не на пятерку же рассчитывать.

Итак, Люда не причиняет мне никакого беспокойства, делает все, что положено у нас делать воспитаннице. Но как равнодушно, как медлительно, как вяло! Иной раз хочется подойти к ней и встряхнуть хорошенько — да проснись же! А иногда смотришь, как она сидит одиноко, безразличная ко всем и ко всему, даже сердце сожмется: ну что с тобой, бедняга? Подойдешь, положишь руку на плечо. В ответ сумрачный недоумевающий взгляд: с чего это ты? И чувствуешь себя последней дурой.

Но неужели за все время не было ничего, что хоть ненадолго вывело бы ее из этого анабиоза? Ни-че-го. Если не считать Серого.

Время от времени в нашем дворе появляется Серый. Это крепкая малорослая лошаденка, которая привозит какие-то материалы для нашего производства. Почему таким допотопным способом, понятия не имею.

Однажды я была с девочками в столовой, дежурные разнесли первое, все принялись за еду. Вдруг Люда хватает ломоть хлеба и вскакивает с места. Я недоумеваю.

— Так Серый же, — объясняют мне девочки. — Вон он в ворота въезжает. Людка, она же чокнутая на лошадях.

Я, правда, замечала в тетрадях у Люды вычерченные бережной рукой силуэты лошадей. Вот и в этот последний раз, когда я подсела к ней, — рядом с не дававшимся ей уравнением с любовью выписанная конская головка.

Будь я директором училища, я бы, пожалуй, вот что: каждый раз, когда у нас появляется Серый, я разрешала бы Люде садиться рядом с возчиком и выезжать за ворота. Пусть проводит конягу до места, распряжет, почистит, задаст корму — мне почему-то кажется, что она все это умеет, — и возвращается обратно. Представляю себе физиономию Б. Ф., когда я выкладываю ему эту идею.

Недавно Люда спросила у меня (единственное обращение ко мне за все это время):

— А что это Серого не видать?

Его и в самом деле, кажется, давно не было, только никто, кроме нее, этого не заметил.

Девочка не стала мне понятней и после того, когда я второй раз, чего обычно не делаю, перелистала ее папку.

Они с матерью живут на небольшом полустанке. Мать стрелочница. Отец умер. В списке Людиных прегрешений главное — бродяжничество. Но есть и такое — воровство. Нас тут этим не удивишь. Но украла-то она — коня! Где, у кого, каким способом можно в наше время украсть лошадь? В папке об этом не сказано ничего. А в добром письме матери только вот что: «Раз утром захожу в сарай, а там лошадь. Откуда взялась? Людочка молчит. У нас и отец молчун был…»

Ну что еще о ней?

Когда вечером перед сном я им что-нибудь рассказываю, я изредка взглядываю на нее. Черные глаза-семечки неподвижны, лицо бесстрастное. Я быстро перевожу взгляд на кого-нибудь другого: мне нужна поддержка, иначе увяну. Как-то меня осенило: а что если рассказать что-нибудь такое, что зацепило бы ее, «лошадиное»?.. Долго ничего не приходило. И вдруг — «Холстомер»! Профанация, конечно, «Холстомера» — за пятнадцать минут… но другого не придумалось.

К сожалению, эксперимент не удался. На первой же минуте внезапно погас свет, И пока чинили пробки, в темноте, я досказала историю до конца. А на утро Люда была как Люда.

Еще одно отступление. Нет, не лирическое. Какая уж тут лирика, когда речь идет о Венере.

Я вошла к ним в спальню с адаптированным «Холстомером» в голове. Вообще-то к этим вечерним разговорам я так тщательно не готовлюсь. Большей частью — просто экспромт. Но на этот раз проверила себя с часами в руках: как-никак Толстой.

Девочки были уже в постелях. Все мгновенно повернулись ко мне. В глазах ожидание. Я объявила им, о чем будет сегодня разговор. И тут же из дальнего угла: «Гос-поди!» Девочки шевельнулись было в сторону Венеры. Но я не оставила им и секунды — тут же начала рассказывать. Однако она добилась своего: я внутренне споткнулась и, только сделав над собой усилие, могла продолжать так ровно и спокойно, что встревожившаяся было Даша и та обманулась. Один-ноль в мою пользу.

А если серьезно, так меня никогда не оставляет беспокойство. Мне показалось было, что Венера смягчилась. Но я не позволила себе обрадоваться, и правильно сделала. Ведь главного-то я так и не уразумела: где, когда, в чем я допустила с ней ошибку? Не на пустом же месте родилась эта неприязнь ко мне, которая нет-нет да и прорвется… Иногда мне приходит в голову: а если на пустом?! Ведь может же быть беспричинное неприятие, отталкивание, чуть ли не на биологическом уровне. Но если так, думаю я, с этим уже ничего не поделаешь, и нечего шебаршиться… Прекрасное, вдобавок почти научное объяснение, освобождающее меня от необходимости думать, искать, мучиться.

Но возвращаюсь к Люде.

Это было вчера.

Девочки делали уроки. Моя помощь не требовалась. Я подошла к окну. В ворота въезжал Серый, таща за собой телегу, груженную какими-то ящиками. Я взглянула на Люду, она сидела, низко опустив голову, и что-то вычерчивала. Может, лошадиную морду?

Я открыла ящик стола, нащупала там пачку сахара (для наших общих с Е. Д. чаепитий). Подозвала к себе Люду, показала на Серого и сунула ей в руку несколько кусков сахара. В первый раз я увидела ее ожившее лицо. А может, мне почудилось? Я не успела всмотреться — она тут же рванулась к дверям.

Вскоре я увидела ее во дворе под осенним дождичком. Покуда разгружали телегу, она не отходила от лошади, совала ей сахар, гладила по морде, похлопывала по крупу. Потом подошел возчик. Они серьезно о чем-то разговаривали. Мне очень хотелось разглядеть Людино лицо, но дождь усилился и теперь был, как густая марля. Потом телегу разгрузили, возчик боком вскочил на нее, натянул вожжи. Ворота раскрылись. Люда еще немного постояла и медленно побрела по двору.

Неплохо бы закончить это описание таким пассажем. Девочка вернулась растроганная, умиленная, со слезами на глазах бросилась на шею своей чуткой воспитательнице. И отныне между ними воцарились мир и полное взаимопонимание. Но такие сюжеты не для нашего заведения.