Валентин Кузьмин - Мой дом — не крепость

— Ты говорил с ребятами?

— Говорил. Рита ломается — родители могут не пустить. Каракизиха придет. Виталька тоже — за. Сказал, «Твиши» и шпроты приволокет…

— Алексей?

— Не видал я его.

Марико облокотилась на подушку, откинула со лба распущенные волосы.

— Дело прошлое — скажи, что вы с ним не поделили?

— А трепаться не будешь?

Она пожала плечами.

Петя почесал затылок.

— А… ладно. Ну, в общем, ляпнул я ему про Ольгу. Помнишь, Тося на хвосте принесла?

— Из-за этого вы подрались?

— Он кинулся на меня, как псих.

— Все, что ни делается, к лучшему, — задумчиво сказала она.

— Не понял?

— Нечего тебе понимать. С ним я сама… Ритиных стариков как-нибудь уломаем. Почему нам нельзя собраться и встретить Новый год? Не маленькие!

— Ты меня, что ли, уговариваешь?

— О тебе я меньше всего беспокоюсь. Прибежишь, никуда не денешься!

— Зря ты меня не принимаешь в расчет, — с затаенной досадой сказал Петя, покосившись на ее пятку, торчавшую из-под одеяла. Он с самого начала видел эту розоватую пятку и с трудом подавлял желание прикоснуться к ней, щекотнуть ее пальцем.

— Чего ты? — спросила Марико, поймав в его глазах незнакомое отсутствующее выражение.

— Знаешь игру — «Голое тело прячь»? — не глядя на нее, глуховато сказал он, воровским движением потянулся к ее ступне и щелкнул по ней. — Прячь! Прячь! Не выставляй!

Она забрыкала ногами.

— Отстань! Ой-ой! Я же щекотки боюсь! Ха-ха!

Петя ухмыльнулся и схватил ее за лодыжку. Теперь обе руки были под пледом, локтями он уперся в край тахты, и это заставило его наклониться, так что лица его она не видела, только макушку.

— Ха-ха-ха! Пусти, не трогай меня!

Марико хохотала, извиваясь и болтая ногами, перевернулась на живот, натянув под себя край одеяла. Мелькнуло что-то кремовое с каймой. Петя поднял глаза и увидел белую матовую кожу под коленкой с двумя голубоватыми прожилками. Он судорожно глотнул и приложил ладонь к гладкой теплой ноге чуть выше колена.

Марико затихла от неожиданности.

Петина рука шевельнулась.

Несколько секунд Марико лежала молча, пораженная неизведанным ощущением. «Что же это я? — как-то вяло промелькнуло в ее голове. — И я позволяю?» На мгновение ей представилось серьезное лицо Алексея, и стыд заставил ее очнуться. Она дернулась, нечаянно ударив Влахова ногой в подбородок, и села, закутавшись в плед. Джой угрожающе залаял в своем углу.

— Ты спятил? — сказала она, чувствуя, как лицо и шею заливает краска.

Петя отпрянул и едва не свалился с кресла.

— А что я такого сделал?

— Дурак! — зло сказала Марико. — Уходи. Я не хочу тебя видеть!

— Расщедрилась на дураков, — бормотнул он, вставая.

Марико расплакалась. Слезы хлынули сразу, как будто давно просились наружу и не хватало последней капли, чтобы их уже нельзя было удержать. Она уткнулась носом в согнутые колени, плечи ее мелко вздрагивали.

Влахов растерянно топтался на месте.

— Ну, ты это… Чего, в самом деле? Я же не хотел… Перестань сырость разводить…

Темные волосы ее рассыпались вокруг головы длинными блестящими прядями, пальцы с полированными ноготками крепко сжимали плед. Она показалась ему совсем маленькой, обиженным сжавшимся комочком.

— Брось, слушай… Сам не знаю, как вышло, — он набрал воздуху и заторопился, боясь, что передумает и сморозит пошлую глупость вместо того, что ему нужно было сказать ей сейчас. — Если хочешь, я… в общем, ты мне… Фу, черт! Не выговаривается! Ну, втюрился я в тебя по самые уши! Поняла? Только я не умею…

— Не умеешь обращаться с людьми по-человечески, да? — она подняла залитое слезами припухшее лицо. — Почему, скажи, почему ты вообразил, что со мной можно вести себя по-хамски? Со мной все можно, да?

— Не вообразил я…

— Врешь ты, врешь! Сию же минуту скажи, почему, иначе я никогда больше не заговорю с тобой!

Петя попытался отшутиться:

— Откуда я знаю? Доктор я, что ли?

— Знаешь! — большущие мокрые глаза ее ждали, требовали ответа; и он понял: ему не отделаться.

— Или говори, или…

— Ну, не умею я объяснить. Понимаешь… ты же не какая-нибудь цирлих-манирлих… Черт, чепуху несу. Словом, я думал… ты без этих, как их, без предрассудков, вот. И дома у вас всегда так вольно. Тебе все разрешают…

Марико сидела неподвижно. Наконец он услыхал ее приглушенный голос:

— Ладно. Я поняла. Можешь уходить. И не показывайся мне на глаза.

— Совсем? — убито прошептал он.

— Посмотрим. Выметайся.

Влахов взял свои книжки и покорно вышел, ступая на цыпочках. Осторожно притворил за собой дверь.

Марико еще долго сидела, уперев подбородок в колени, и невидящим взглядом смотрела в окно. Слезы высохли.

Солнце скрылось за тучами: запотевшие стекла медленно затягивало белой ажурной вязью. Рисунок, проступив на широкой раме окна, становился все отчетливее, покрываясь мельчайшими блестками снежных кристалликов.

Джой подошел к тахте и, умильно склонив морду набок, тихонько заскулил. Марико взяла его на руки.

— Ну, иди, иди ко мне, глупыш… Так мне и надо, правда? Так и надо…

Елку поставили посередине довольно большой гостиной. Пришлось вытащить в соседние комнаты стол, телевизор, горку с фарфоровыми фигурками и кресла. Стало просторнее, стены будто раздвинулись, и Марико, развившая бурную деятельность по подготовке к встрече Нового года, возбужденная хлопотами, не давала покоя матери: «Видишь, как хорошо, когда не заставлено? Выкинуть надо половину нашего барахла!»

Нонна Георгиевна ужасалась и всплескивала руками.

Сколотить компанию на этот раз стоило немалого труда. Вместе с Зарият Марико побывала у Риты, втроем они долго убеждали стариков Карежевых, что к столу подадут только шампанское, да и то немного, чисто символически. Встретят Новый год, потанцуют и разойдутся. Нонна Георгиевна никуда не пойдет, и, таким образом, они не останутся без присмотра взрослых.

Примерно то же самое повторилось у Ларионовых. Евгений Константинович осторожно, но настойчиво выспрашивал, кто приглашен, как к этому отнесется мать Марико, не стеснят ли ее заботы, неизбежные в подобных случаях. В конце концов он отпустил Алексея, взяв с него слово, что тот время от времени будет позванивать; сами Ларионовы тоже собирались праздновать дома: Евгений Константинович позвал физика с женой, Ирина Анатольевна — своих сослуживцев, старых друзей семьи.

Придя из школы, Марико запрягла всех: Нонна Георгиевна, Тося и девочки, повязавшись передниками, принялись стряпать, тереть и чистить — квартира наполнилась запахами еды, чадом, звоном посуды, веселым щебетом голосов. Мальчишек снабдили сумками, авоськами и разослали в магазины и на базар за покупками.