Валентин Кузьмин - Мой дом — не крепость

То и дело раздавался певучий бой звонка, возвращался один из гонцов с хлебом, бутылками лимонада или еще с чем-либо. Джой стремглав катился в переднюю, путаясь под ногами, и заливисто лаял, норовил куснуть кого-нибудь за штанину.

Петя Влахов старался изо всех сил: орудовал молотком, укрепляя елку на крестовине, раздвигал стол, чинил перегоревшие пробки, выносил мусор и без конца балагурил, хотя было очевидно, что чувствует он себя неуверенно. К Марико обращался с заискивающим, виноватым видом. Она была спокойна, ровна, точно не видела его смятения, разве что стала немного холоднее и строже, и это сбивало Влахова с толку: или она совсем махнула на него рукой и дружеские отношения никогда не вернутся, или выдерживает характер. Дорого бы он дал, чтобы узнать, что у нее на уме.

— Слушай, — спросил Петя, передавая ей банки с зеленым горошком, которые принес из ларька, — а Ольга будет?

— Вряд ли ее теперь заинтересует наше общество, — уклончиво ответила Марико.

— Ясно, — помрачнел он. — Для милого дружка — своя рубашка ближе к телу…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Кто это стучит там наверху, над вами?

— Старик один. Баптист, говорят. Целыми днями прибивает к стенкам божественные картинки.

— Я еще нужен?

— Да нет. Мы сами управимся. И не забудь — в девять…

— Ладно. А ты не это… не злись. Хватит, что ли?

— Я вовсе не злюсь.

Он вздохнул.

— Тяжела ты, шапка Мономаха…

— Для головы небольшого размаха, — в тон ему, но без улыбки ответила Марико и закрыла дверь.

Она понимала: прежние времена для них уже не вернутся. Не повторятся беззаботные прогулки, ни к чему не обязывающий треп, когда каждый говорит что думает, потому что интересы пока общие — делить нечего — и так славно это школьное путешествие длиной в долгих десять лет.

Они становились взрослыми, непохожими друг на друга, и то, что подходило одному, уже никак не устраивало другого.

Это было грустно: лишний раз напоминало об ушедшем детстве. Повзрослев, они постепенно станут чужими, будут равнодушно здороваться и, перебросившись парой незначительных фраз, удаляться своей дорогой, поглощенные собственными делами. Разойдутся пути, и ничего тут не попишешь.

— Мари, — позвала мать, заглянув на кухню. — Пойдем-ка на минутку к тебе в комнату.

— Не называй меня так, мама, — сказала она, идя за Нонной Георгиевной. — Я ведь не француженка.

— Ну ладно, ладно, — примирительно ответила мать, пропустив ее вперед.

— Что, мама?

— Видишь ли, детка… Я обещала быть с вами. По крайней мере, не уходить из дому, но…

— Тебя куда-нибудь пригласили?

— Да, понимаешь… — Нонна Георгиевна замялась. — Очень хорошие интеллигентные люди, просто неудобно отказаться. Но ты не волнуйся…

— Я сказала Ритиным родителям, что ты будешь дома. И Евгению Константиновичу.

— Я попросила Тосю. Она останется на всю ночь. Кстати, и поможет вам. Посуду там помыть, поднести что. Я с ней договорилась. За отдельную плату, конечно. Она ляжет в спальне…

— Поступай, как знаешь. Не мне тебя учить.

— Ну, вот ты и рассердилась.

— Да нет.

Марико посмотрела на мать, собираясь сказать что-то, но передумала и махнула рукой.

— Крем у меня еще не готов…

Первым пришел Петя. В новом синем костюмчике, наглаженный, он слонялся один вокруг елки, пока девушки у Марико священнодействовали над прическами, и, разглядывая игрушки, морщился, вертел шеей, непривычно стянутой новеньким галстуком в красную крапинку.

— Ты открой, если кто позвонит. Будь хозяином! — выглянула Зарият, пряча под косынкой волосы, накрученные на бигуди.

— Заметано.

Меньше всего ему улыбалось, чтобы сейчас, когда он один, появился Ларионов. Как прикажете себя вести, если после той злополучной стычки они не обменялись и двумя словами? Сегодня Алексей не участвовал в предпраздничной суете, здесь, у Марико. Вдобавок Петя отнюдь не заблуждался относительно того обстоятельства, почему Алексей приглашен, а Оля нет, и это нисколько не повышало его настроения.

Какой-то зловредный рок, по-видимому, все же существует, подстерегая человека как раз в тот момент, когда он расположен к благоразумию.

Выскочив в коридор на звонок, Петя открыл обитую искусственной кожей дверь и непроизвольно отступил на шаг: на пороге стоял именно Алексей.

— Входи.

— Как живешь?

— Как в сказке. Чем ближе к концу, тем страшнее.

— Тебе-то еще далеко.

— Это у пахана такое присловье.

Алексей сел на стул и посмотрел по сторонам.

— Ты не волнуйся, — сказал он тихо, — я больше никогда не заговорю… Ну, о твоем отце. Я понимаю.

Петя будто не слышал. Только сердито завертел шеей. Щелкнул по носу картонного клоуна на елке.

— Я не прошу у тебя извинения, — продолжал Алексей, — потому что мы квиты. Но виноват был я. Никто меня за язык не дергал.

— Слушай, хватит выяснять отношения! И так все ясно!

— Нет, не все. Я хочу знать, правду ты тогда сказал об Оле Макуниной или соврал мне назло?

Алексей спросил спокойно, твердо, как будто заранее мысленно обдумал весь разговор.

Влахов рванул воротник рубашки рукой: отлетевшая верхняя пуговица покатилась под диван.

Какого черта?!. Как сговорились! Всем подавай душевные излияния. А если он не способен, если для него — острый нож, когда без спросу заглядывают в середку? Человек не для того сделан, чтобы разводить слюни.

— Не приставай. За что купил, за то продал. Я не видел. И того чувака не знаю.

— Кто тебе сказал?

— Чеши вальсом! Устраивай свои дела сам. Я тебе не помощник.

— Чего это вы… распаренные какие-то? — подозрительно оглядела их вошедшая Марико. — Здравствуй, Алеша. С наступающим…

— Здравствуй. И тебя тоже, — он встал и смущенно пожал ее мягкую теплую ладошку.

— Сногсшибательно! — с нескрываемым восхищением уставился на нее Влахов.

Марико потрудилась на славу. Волосы уложены высокой короной, в которой поблескивала заколка с красным камешком, платье из темно-вишневого велюра — модное, с отрезной талией, обшитое по воротнику и манжетам бисерным позументом, на ногах — бордовые лакированные туфли на остром длинном каблуке и с перепонками на подъеме, заветная мечта всех девчонок.

— Нравится? — она качнулась на каблуках.

— Высший класс, — голос у Пети померк. — Кого угодно можешь охмурить…

Впорхнули Рита и Зарият, тоже нарядные, в новых платьях, немножко чопорные от этого.

— Виталька, как всегда, опаздывает, — посмотрев на часы, сказала Рита.

— Придет.

— Потанцуем? — Марико включила магнитофон. — Дамы приглашают кавалеров… — и сделала шутливый книксен перед Алексеем.

— Я ведь не умею.

— Ничего. Доброе старое танго.