Карпов Васильевич - Маршальский жезл

– Ты думаешь над тем, что советовал капитан Узлов? - спросил замполит.

Откровенно говоря, я боялся об этом думать. Пойти в военное училище - значит совершить поворот на сто восемьдесят градусов, отказаться от всего, чем жил и о чем мечтал. Прежде всего от филологического факультета. Если будет война, я, конечно, этим пожертвую. Но в мирное время такая жертва бессмысленна. Литература для меня все. К тому же мама и папа… Стать офицером - значит расстаться с ними. Оле это не помеха: она будет моей женой, станем ездить вместе. А отца и мать за собой не повозишь. Для мамы это настоящая трагедия.

Шешеня, наверное, догадался, о чем я думаю.

– Пойти в училище - шаг очень ответственный. Тут выбирается дорога на всю жизнь, - сказал он. - Я, Витя, с капитаном согласен. Удивляюсь, как сам не угадал в тебе будущего офицера! Очень проницательный человек Узлов! Только в его совет, на мой взгляд, надо внести некоторые коррективы. Следует поступить не в командное, а в политическое училище. Твои склонности и способности лучше раскроются на политической работе. В этой области и тебе будет интересней, и пользы ты принесешь больше, и расти будешь лучше. При желании ты можешь пойти по чисто литературной, творческой линии: стать военным журналистом, писателем. В высших политических училищах готовят и редакционных работников… Подумай!

Час от часу не легче! Узлов своей рекомендацией идти в офицерское училище перевернул мои жизненные планы вверх ногами, а Шешеня снова поставил их на ноги, хотя цель оба преследовали одну и ту же.

Если против совета капитана Узлова поднимался целый частокол возражений, то слова Шешени ложились параллельно моим интересам и мечтам. Не раз читал: чтобы стать писателем, надо приобрести какую-то профессию, повариться в жизненном котле, посмотреть людей. А где их увидишь больше, чем в армии? На любой работе изучение человека будет моим побочным делом, а в армии, да еще как у политработника, станет главным занятием.

Да, Женьшень, дал ты мне пищу для размышления. Не искру, а целый факел бросил в сердце!

Написал домой письмо. Это первое, над которым я долго думал, прежде чем писать. Раньше получалось проще - положил бумагу, взял ручку, и побежали слова одно за другим. Жив, здоров, служу… А это сплошная дипломатия.

«Здравствуйте, дорогие мама и папа!

У меня все по-старому. Служба идет и приближается к концу. Как-то странно получается с этой службой: когда впереди были два года, казались они вечностью и хотелось, чтобы скорее прошли. А теперь вот оглядываюсь и удивляюсь, как быстро промелькнуло время. Домой, конечно, хочется. О вас соскучился невыразимо. Но здесь остается очень много дорогого и близкого. В армии я научился многому и, главное, познал себя. Теперь уверен, что буду журналистом! (Эту фразу я вставил умышленно, чтобы порадовать маму и осторожно подготовить к следующей затем неожиданности.)

Армия помогла мне написать и напечатать первые очерки. Здесь я постоянно в массе людей. Для пишущего человека это настоящий клад…»

Тут я остановился: как поделикатнее, помягче сообщить о намерении поступить в военное училище? Мама, конечно, уже считает не дни, а часы, оставшиеся до моего возвращения. У нее сердце замирает от радостного предчувствия, руки ее летят мне навстречу. И вдруг я скажу ей такое, от чего сердце остановится. Как же быть? Как сказать правду? Дело не в том, что она не хочет видеть меня офицером. Для нее невыносима разлука. Отпуская меня на два года, она смирилась с необходимостью: так требует закон, так делают все матери. А вот если я пойду в училище, это еще четыре года, ну а потом и вся жизнь вдали от родного дома. К этому мать не подготовлена.

«…Вот, мама, я и подумал, что для осуществления мечты о творчестве мне, пожалуй, лучше всего остаться служить в армии. Я могу поступить в политическое училище и стать политработником. Это очень и очень интересная профессия, мама».

Ну дальше и писать нечего, теперь мама уже строк не увидит, мысли у нее сейчас взметнутся и забьются, как испуганные голуби в голубятне.

«Обнимаю и целую тебя и папу. Рапорт надо подавать сейчас. Жду ответа.

Ваш Витя».

Да, представляю, какой переполох наделает письмо в нашем доме! Мама станет смотреть глазами, полными слез, на отца. А отец будет молчать. Что касается писем. и всяких бытовых мелочей, тут мама распоряжается сама. Но когда дело доходит до крупных поворотных пунктов в семейных и жизненных делах, решение выносит папа.

Он скажет коротко: «Не сидеть же Виктору около нас всю жизнь».

Мама заплачет и станет уговаривать отца:

«Да, конечно… но почему обязательно в училище? Он мог бы поступить в институт…»

«Виктор взрослый человек и имеет право выбора…» - солидно скажет папа, а у самого сердце тоже будет щемить: папе тоже не хочется жить от меня вдалеке.

Потом они сядут к столу и начнут писать мне ответ.

«Может быть, напишешь ты?» - утирая глаза, скажет мама.

«Нет, пиши сама».

«Но раз в жизни ты можешь попросить его о чем-то?»

«Я этого не сделаю, ты знаешь. И ты этого не сделаешь. У мальчика впереди жизнь, и жить он должен по-своему, а не как нам удобнее».

Мама вздохнет, утрет слезы и напишет: «Дома все хорошо. Мы очень рады, что ты нашел любимое дело, это большое счастье в жизни, сынок. Конечно, поступай в училище, раз ты все обдумал. Но, надеюсь, тебе дадут отпуск и перед экзаменами ты навестишь нас…»

Да, трудно быть единственным сыном.

В воскресенье наш батальон ездил на экскурсию. Наверное, странно это звучит - поехать на экскурсию в Каракумы. Что здесь смотреть? С трех сторон на сотни километров однообразные сыпучие барханы, с четвертой - голые каменистые горы.

Однако тут вершилась история, как во всех уголках земли. И не только в годы, когда по пескам шагали воины Александра Македонского или Тамерлана. Происходили события уже нашей эпохи, участники которых еще живы. Мы приехали на автомобилях к небольшому железнодорожному разъезду Ахча-Куйма. Маленький домик станции, чистая, ухоженная платформа, каменный памятник: здесь были расстреляны 26 бакинских комиссаров.

На платформе нас ждал худой высокий старик туркмен в огромной черной папахе. Белая борода у старика будто привязана под подбородком, щеки и верхняя губа тщательно выбриты. Я видел такие бороды на картинках только у норвежских рыбаков. Старик оказался экскурсоводом. Представил его молодой туркмен-переводчик:

– Товарищи, аксакал Берды-ага расскажет нам о гибели двадцати шести бакинских комиссаров. Берды-ага в те годы жил здесь же и был примерно в вашем возрасте.

Все мы с еще большим любопытством стали разглядывать аксакала. Надо же, человек был свидетелем таких давних дел! Для нас Отечественная война - история, а тут очевидец событий гражданской войны.