Марк Гроссман - Годы в огне

Белые, услышав выстрелы, успели выбросить в окопы на окраину пять батальонов с пулеметами. Однако повернуть фронт на север и смять бригаду Неймана враг уже не мог. С запада город штурмовали полки 2-й и 3-й бригад Павлова, с юга рвалась в город 26-я дивизия Эйхе.

Кузьма Важенин, наблюдавший в штабе за схваткой, видел, как то и дело отправлялись в полки, бригады и штадив посыльные, слышал, как постоянно зуммерили телефоны, и по приказам и ответам штаба достаточно ясно представлял себе картину боя.

Связь доносила, что одновременно с 27-й к Златоусту прорвалась и ее кровная сестра — 26-я. Она теперь разрушала оборону белых на южной окраине Златоуста.

Враг доживал в городе последние часы. Появление красных с севера и юга ошеломило белых. Оборона, построенная фронтом на запад, испытывала не только удары в лоб, но и страх смерти за плечами полков.

Важенин прорвался в центр Златоуста с одной из полковых разведок (в спешке не удалось даже спросить, чей полк) и вместе с ней удачно захватил пленных. Через час над скалами Уреньги и Косотура, над легким течением Ая, Громатухи, Тесьмы взвились зеленая и красная ракеты: дивизии Эйхе и Павлова выдавили врага из города.

Металлисты, сталевары, кузнецы, граверы, ученики и учителя мужской и женской гимназий, высшего начального училища, служащие горнозаводского госпиталя, публичной библиотеки, театра, даже церковное братство противодействия расколу — кажется, весь сорокатысячный город высыпал на свою главную площадь. Люди успели переодеться в праздничное, несли алые флаги. Гремел во всю мощь неслаженный духовой оркестр, хотя отголоски близких схваток еще достигали восточных городских окраин.

Какая-то костистая растрепанная старуха повисла на шее Важенина, плакала, хвалила:

— Деточки вы мои… деточки… Ловко вы их, злодеев…

Кузьма смущенно тряс головой, бормотал обрывки слов и, вдруг увидев спешившего куда-то Румянцева, кинулся ему вдогонку.

Начальник штаба, не сбавляя шага, рассказывал, посмеиваясь:

— Сел в лужу его превосходительство. Не ждал.

— О чем ты? — не понял Важенин.

— Генерал нынче утром вывел 12-ю дивизию на парад. Музыка играла, барышни ахали. А тут — мы. Конфуз!

Прощаясь с редактором, штабник посоветовал:

— Ты это в книжечку запиши. Фельетон, а то ядовитый стишок хорошо получится.

— Ладно, — усмехнулся Кузьма. — За нами не пропадет, Михаил Андреевич!

Редактор до самой ночи ходил по городу, беседовал с бойцами и командирами частей, запоминал разные интересные цифры и факты.

Это было сражение, смысл которого вполне понимали обе стороны. Белых сбросили с Уральских гор, и теперь армия Тухачевского получала оперативный простор. Впереди были Челябинск и равнины Западной Сибири.

1-я и 12-я Сибирские дивизии, 7-я Уральская казачья, уфимцы и другие части Колчака, огрызаясь на ходу и зализывая раны, отходили на восток.

Бригада Неймана, обойдя Таганай, с боем взяла Тургояк. Рядом продвигалась 2-я бригада, 3-й дали короткий отдых и оставили в Златоусте.

Утром четырнадцатого июля Важенин, поджидавший тылы дивизии, где находилась его газета, пришел в штабриг-3. Он без особого труда отыскал в одной из комнат дома, занятого под штаб, Григория Хаханьяна.

Еще во время рейда по Бирскому тракту, в тыл Колчаку, Важенин пытался использовать всякую возможность, чтобы узнать побольше о краскомах и комиссарах дивизии. Комиссар 27-й дивизии Андрей Кучкин, волевой и мрачноватый человек, пожалуй, чаще, чем следовало, употреблявший слова «я» и «меня», коротко познакомил редактора дивизионки с комбригами.

Григорий Давидович Хаханьян был невысок ростом, черноволос, под крутыми дугами бровей твердо горели большие глаза. Как все или почти все краскомы дивизий — Хаханьян был молод, искрился энергией и свято верил в мировую резолюцию. Человек огромного трудолюбия и немалой физической силы, он делил все тяготы похода с бойцами, полагая, что личный пример — лучший приказ.

Сын учителя в селе Руиси, близ Тифлиса, он сначала учился на месте, а потом поступил в городскую гимназию, которую и окончил в 1915 году.

Он жадно пополнял знания не только в школе, но и за ее стенами. Ему удалось глубоко изучить дарвинизм, заняться высшей математикой и философией. Впрочем, он постигал науки без всякого руководства со стороны — и оттого не мог похвалиться основательностью удач.

Еще в пятом году учитель Давид Хаханьян был схвачен властями и выслан за революционную работу за пределы Грузии. Из этой беды сын сделал единственный, может, не лишенный самонадеянности вывод: надо действовать так, чтобы не попадать в лапы жандармов.

В пятнадцатом году Григорий Хаханьян поступил на философский факультет Московского университета. Тифлисскую гимназию он окончил с золотой медалью и потому имел право на стипендию. Но деньги в ту пору платили не очень аккуратно, родители помочь не могли, и двадцатилетний студент рубил дрова, подрабатывая грузчиком на станции, служил в Земсоюзе.

В июне 1916 года призвали под ружье студентов. Григория отправили в студенческий батальон Нижнего Новгорода, а затем в Московскую школу прапорщиков, которую он окончил в канун февральской революции.

В одном из запасных полков Урала, в Камышлове, Хаханьян — теперь уже большевик — возглавил группу солдат и рабочих депо и вместе с другим прапорщиком, Виноградовым, вел партийную пропаганду.

В марте 1917-го оба прапорщика угодили на скамью подсудимых. Военный суд обвинил их в «разложении солдат», однако побоялся применить крайнюю меру: страна огромными шагами шла от Февраля к Октябрю.

Вскоре Хаханьян поехал с маршевым батальоном на фронт.

Дорога лежала через Петроград, и молодой коммунист со станции отправился в Смольный.

Батальон высадили в городе Городок Витебской губернии, и Григорий тотчас стал сколачивать партийную организацию, вел подпольную и открытую революционную работу. В итоге большевики склонили на свою сторону местный гарнизон и возглавили Совет депутатов.

Городской Совет делегировал Хаханьяна на 2-й съезд Советов в Питер. В ночь на двадцать пятое октября революционного прапорщика и некоторых других делегатов срочно вернули в их части. Директива гласила: задержать царские полки, идущие на Питер, распропагандировать их или, при нужде, обезоружить.

Хаханьян блестяще выполнил приказ. В Городке, на станции Дно, на полустанках железной дороги он убедил солдат разъехаться по домам.

Командование отправило опасного офицера на линию огня. Его нарочито послали в 71-й пехотный полк, чья одежда была помечена нашивками с черепами. Но «полк смерти», распропагандированный большевиками, быстро перешел на сторону революции, предварительно посадив за решетку полковника и батальонных командиров.