Владимир Ханжин - Красногрудая птица снегирь

— Хочешь поговорить со своей соседкой, папа?

— Соседкой? Какой?

— Соседкой по дому. Угадай! Да не-ет, не смо-о-жешь. Я помогу. Бывшая твоя соседка. По общежитию, здесь в Старомежске. Симпа-ти-чная соседка. По-моему, и ты, и мама были неравнодушны к ней… Оля Зорова, папа.

— А-а…

— У нас есть много чего рассказать. Я напишу. Мы вместе с Олей напишем. Может, я даже прилечу на день-два. Оля не может, у нее институт. А что, мама на работе?

Нетвердое «Не на работе, но… ее сейчас нет дома» не насторожило Вадима.

— Передаю трубку, папа.

Смущенный, тихий голос Оли:

— Здравствуйте, Олег Афанасьевич! Удивлены? Пожалуйста, повидайтесь с папой. Он, наверно, получил мое письмо.

— Заканчивайте! — вмешалась телефонистка.

— Обязательно повидайтесь! — повторила Оля.

— Заканчивайте! Пробежала секунда, другая…

— Оля! — крикнул Пирогов. — Оля, передайте Вадиму, что мама в больнице.

— Мама?

— Его мама в больнице.

— …кончилось. — В трубке запели гудки.

Пирогов прошел в комнату сына.

Квартира эта возникла на горизонте, когда еще жили в управленческом общежитии в Старомежске. Пирогов продолжал возглавлять отдел и бился над своим полуавтоматом. Управленцы знали, какой целью он задался. Поначалу загорелись: давай, давай! Нужное дело, великое дело! Тяжеленько, правда, совместить и службу, и это… Ничего, отвечал он, выдюжу. Здоровьем отец с матерью не обидели. Отец, бывало, шутил озорно, когда соседи восхищались его крепышами ребятами: «А как же, мы с матерью для себя старались…»

Но шло время, и на Пирогова стали поглядывать косо. Нельзя сказать, что он не справлялся с работой как начальник отдела. Но теперь любую промашку отдела объясняли тем, что начальник его занят изобретательством.

С полуавтоматом все не ладилось и не ладилось. Кое-кто уже начал усматривать в упорстве Пирогова нечто ненормальное, нездоровое. Маньяк не маньяк, а навязчивая идея налицо.

А тут еще он задумал портативный передвижной механизм для очистки от снега стрелок. Снег… Сколько тонн его перебрасывает пара человеческих рук в метельный день, чтобы обеспечить путь поездам! Иная путевая рабочая, придя домой, долго не может распрямить пальцы — как держали лопату, так и одеревенели… Рядом с болью в душе знакомый уже зов — помоги!.. Пирогов не скрыл своего нового замысла от начальника службы Готовского. Но если бы даже и скрыл, тот узнал бы: свой снегоуборщик Пирогов делал под носом у управления, в мастерских дистанции пути. Начальник службы пришел в ярость: мало башмака, еще и… Ни успех снегоуборщика, принятого в серийное изготовление и принесшего автору не то чтобы громкую славу, а все-таки известность, ни другие менее значительные изобретения не повлияли на позицию Готовского.

Управление строило для своих работников дом. Список заселения подготовляли заранее. Начальник службы вызвал Пирогова:

— Насилу отстоял тебя.

— Почему насилу? Начальник дороги обещал.

— Говорю тебе: насилу отстоял.

Сказал это и отвернулся.

Правду ли он говорил? Сгустил ли краски? Во всяком случае, Пирогову давали понять: или отдел, или изобретательство. Список не окончательный, при следующем рассмотрении могут… Когда-то начальник службы во всем горой стоял за Пирогова. Когда-то слово дал: комната в управленческом общежитии — это временно. Когда-то… Теперь пойди Пирогов к начальству повыше, все равно спросят мнение Готовского. Да Пирогов ни за что и не пошел бы выше. Сочтут, что заслужил, — дадут квартиру, не сочтут… Он мог просить за других, за себя — никогда.

Злата спросила:

— Что слышно о списках?

— Составлены.

— И мы…

— Есть, есть, — ответил он поспешно.

Она посмотрела на него вопросительно и тревожно:

— Правда есть?

Обычно он ничего не таил от нее. Сказал:

— Пока есть.

Остальное Злата поняла сама.

Они готовились ужинать. Злата достала клеенку, накрыла ею стол. Села, медленно провела рукой по клеенке, разглаживая ее.

— Олег, может быть, хватит? Ты не можешь больше тут и там. Либо служба, либо… Формально они правы.

— Итак, служба? Все к черту и только служба? Все, все к черту?

— Я сказала: либо, либо.

— Жить на одну твою зарплату?

— Год, полтора… Как-нибудь, пока не кончишь.

— И застрять в этой комнате, в этом коридоре! Десять семей!

Он чувствовал, что говорит так, как если бы она была во всем виновата, и все-таки добавил с укоризной, чуть передразнивая ее:

— Либо, либо!

Злата пожала плечами и, отвернувшись, поднялась. Достала тарелки, хлебницу. Поставила их на стол. Потом подошла к окну, взобралась на подоконник и крикнула в открытую форточку:

— Вадик, ужинать!

Но голос ее дрожал. Короткая, столь малознакомая Пирогову ожесточенность быстро сменилась чувством раскаяния и жалости. Он подошел к жене, помог ей спуститься с подоконника.

— Ну, ну… прости! Успокойся!

Он привлек ее к себе:

— Прости! Не обращай внимания.

Она кивнула молча. Сжала губы. Но не расплакалась. Злата редко плакала.

В это время в дверь постучали.

Это был тогда уже знаменитый Баконин. Войдя, улыбнулся своей открытой, обвораживающей улыбкой:

— Примете, Олег Афанасьевич?.. Что, как снег на голову?

— Да, действительно… — в некотором замешательстве произнес Пирогов. Хотя он знал, что Баконин приехал на совещание, встречался с ним днем в управлении, но увидеть его у себя дома никак не ожидал. Пригласил: — С нами ужинать!

— Не откажусь.

При нем была коричневая кожаная папка. Одна сторона ее выгибалась круглым горбом, до предела натянув застежку. Баконин расстегнул папку — в ней оказалась бутылка коньяку.

— Не рассердитесь? — Баконин улыбнулся Злате.

— Да нет, что вы!.. Только как же так — гость, и… мы бы сами…

— Все правильно.

Она посмотрела на него пытливо:

— А вы, собственно…

— Кто, хотите вы сказать? Не беспокойтесь, свой брат — железнодорожник.

Пирогов, спохватившись, сказал жене, кто перед ней.

Конечно, она была наслышана о нем.

Вадик задерживался. Злата, извинившись перед гостем, еще раз взобралась на подоконник. Небольшая ростом, она поднялась на цыпочки к форточке и позвала сына. Баконин следил за ней, любуясь ее свободными, легкими движениями. Потом, когда она спрыгнула с подоконника, взгляд его остановился на обширном рабочем столе Пирогова. Стол этот Пирогов сделал сам: и столешницу, и тумбы с ящиками. И полки над столом сделал сам. Стол выделялся — не только потому, что был самодельный, и не только потому, что обширностью своей он не соответствовал скромной величине комнаты: обращали на себя внимание слесарные тиски, металлические и пластмассовые детали, инструмент. Эта мастерская в миниатюре размещалась на ближнем к окну конце стола. Середину занимала чертежная доска, а на другом конце стола лежали чертежные принадлежности, логарифмическая линейка, грудились чертежи и листы бумаги с записями.