Владимир Ханжин - Красногрудая птица снегирь

— Олег Афанасьевич, а ведь я вас сватать пришел.

— Вы? Меня?

— Переезжайте в Ручьев.

— Переезжать? Зачем?

— Разве не помните: у Баконина есть вакантная должность старшего инженера станции.

— Ну и что?

Пирогов и в самом деле не представлял, что хочет сказать гость, и, лишь когда тот посмотрел ему в глаза долгим пристальным взглядом, понял: Баконин предлагает ему поехать в Ручьев старшим инженером станции. Ему, начальнику отдела в управлении, — инженером на станцию. Он рассмеялся:

— Ну что вы, Михаил Сергеевич!

И вдруг уколола мысль: а не опережает ли Баконин события? Может быть, его, Пирогова, снимают, и Баконин каким-то образом знает об этом?

В комнату вбежал Вадик:

— Мама, я…

И осекся: мать и отец не обратили на него никакого внимания; они сидели в оцепенении перед незнакомым человеком, и в комнате стояла тишина.

Мальчик произнес:

— Здравствуйте!

— Здравствуй, здравствуй! — ответил гость.

Снова стало тихо.

Гость застегнул папку, кнопка звучно щелкнула.

— Позвольте, я все-таки доскажу. Мне кажется, Олег Афанасьевич, вам нужны условия. — Он кивнул в сторону рабочего стола Пирогова. — Я смог бы вам их создать.

Супруги переглянулись. Ход их мыслей был одинаков с первых же слов Баконина. И они знали это. Теперь они так же совершенно одинаково, одновременно, как если бы они были один человек, почувствовали, что, кажется, их первоначальное предположение ошибочно.

Все-таки Злата решила проверить:

— Когда возникла у вас эта… эта…

— Эта мысль?

— Да.

— Не то чтобы давно, но и не сегодня. Должен признаться, одно время я сам ходил вокруг идеи механического башмака, как кот вокруг горячего блина. А потом узнал, что вы… Разведал получше. Вы встали на верный путь.

— Встал. Вот когда дойду?

— Дойдете!.. А этот ваш снегоуборщик! Правда, один изъян есть — не обижайтесь! К сети подключается. А ему бы автономное электрическое питание, чтобы в любых условиях можно… Извините, увлекся! Механизация — это у Баконина пунктик. Бзык!

Он рассмеялся, заметив, как улыбнулась Злата.

— Что, Злата Георгиевна, знакомые напевы?.. Представляю, представляю. Наверное, и вам покоя нет. Видимо, изобретательство — это такая штука… Стоит начать, а потом!.. Одержимость.

— Он говорит иначе, — Злата кивнула на мужа, — нудьга.

— Не спасешься, не спрячешься, — сказал Пирогов. — Даже во время отпуска. Нудит и нудит. Тут вот, в душе, в сердце: как сделать это, как сделать то.

— Проклятье или счастье… — произнес в раздумье Баконин.

— Не знаю. Одно помню постоянно, каждый час, всюду: нужно, нужно!

— Понимаю. Очень хорошо понимаю. — Он помолчал немного. — Так взвесьте мое предложение, Олег Афанасьевич. Старший инженер станции — это для оклада, а заниматься вы будете, я вам твердо обещаю, вот этим. — Он сделал движение головой в сторону рабочего стола Пирогова. — Не спешите с отказом. Но и тянуть… Бог с ним, с управлением, а!.. Замену вам найдут, не беспокойтесь. Там-то заменить вас не столь уж сложно. А вот здесь!.. — Выразительным движением головы он показал все туда же, в сторону стола. — Правда, оклад у меня не бог весть… Ничего, компенсируется: за изобретение ведь полагается. Зато квартира есть. — Баконин воодушевился. — Я потому именно сейчас с вами об этом, что у меня квартира для вас есть. Отличная, черт возьми, квартира из трех комнат. Веденеев не возражает. Я даже прикинул, в какой комнате вы работать будете. Тихо, окна в садик… Сколько всего накопилось, Олег Афанасьевич! Хвала вам и честь за снегоуборщик и все другое, но ведь это только начало. А башмак? Какая горячая точка! Все наши беды тут будто в фокусе. Не знаю, как там, что там в институтах, в конструкторских бюро, но мы-то тоже кое-что можем, Олег Афанасьевич. Кто-то должен подталкивать. Припекать, простите, за тем, кто… Прорубаться!.. И потом, черт возьми, когда хоть что-то тобой сделано!.. Ведь для чего-то мы родились? Для чего-то родились, а?

Когда Баконин ушел, Злата произнесла взволнованно:

— Ну и как?

— Мм-да-а!.. — протянул он, счастливо возбужденный и ошеломленный одновременно.

— Давай все спокойно взвесим.

И они стали взвешивать, перебирать плюсы и минусы предложения Баконина. Пирогов даже взял лист бумаги, разделил его сверху вниз чертой. В первой половине листа они написали все, что было «за», а во второй — все, что было «против». Но они знали, что им дорога лишь первая половина.

Возможно, если бы предложение исходило не от Баконина, они не пришли бы к решению уже в тот же вечер. Но, пожалуй, никто другой на дороге и не осмелился бы на такое предложение.

…Вот так и оказались они в этой квартире, в Ручьеве. Семь лет, как они здесь.

В комнате сына у изголовья кушетки на полу лежали гантели. Пирогов рассеянно взялся за одну, но лишь чуть оторвал от пола. Чтоб поднять, требовалось охватить гантель как следует и напрячь всю силу руки. Вадим управлялся с этими увесистыми штуками словно с катушками ниток. Не сказать, чтобы фигурой он богатырь. И вверх не больно вымахнул. Но коренаст, плотен, объемист. Друзья, Вася Николаев и Саша Виткалов, острят: Будка. Или еще прозвище: Тара. Неразлучная троица — со школы. Зовут себя Тара, Бара, Растабара. Вадим — Тара.

В квартиру кто-то позвонил. Пирогов направился в переднюю. Открыл — и замер в изумлении.

— Хочешь не хочешь, а принимай. Признаться, боялась, что еще спишь. Разговор у меня к тебе не минутный, так что я, пожалуй… — Ксения показала движением головы на вешалку.

— Конечно, конечно.

Он провел ее в свою рабочую комнату. Как ни избегал он в эти дни заходить туда, больше пригласить гостью было некуда: беспорядок.

Предложил Ксении стул, а сам привычно сел на подоконник.

— Хотя расстались мы вчера с тобой без поцелуев… — сказала она. — Ты, конечно, догадываешься, насчет чего я собираюсь?..

— Пожалуй. Насчет Оли и Вадима.

— Пока у меня ничего конкретного. А Злата знает? Ты ей расскажи. Непременно! Вы, отцы… — Она достала из сумочки сигареты: — Разреши?

— Ну разумеется.

Затянувшись сигаретой, Ксения огляделась мельком. Слесарный верстак; примыкающая к нему, скрепленная с ним, убирающаяся при надобности полка-столешница; папки, рулоны чертежей. Почти все как в Старомежске. Но против стола высился чертежный станок — кульман; этой внушительной вещи прежде у Пирогова не было. Окно без занавесок — оголенный квадрат; это лишало комнату уюта, зато в каждом ее закоулке было светло… Ксении вспоминалась комната конструкторского отдела, в которой работала она когда-то. А следом картины еще более давних дней: институтские аудитории, защита диплома… Странная, необъяснимая тоска шевельнулась в ней.

— Где бы… — она стала искать глазами, куда стряхнуть пепел.