Левиан Чумичев - Васина Поляна

Дед тросточку стронул, шажочек произвел, сдвинулся маленько. Еще раз, еще… Прощай, дед Силуянов.

Наш поезд скорый. «Урал» называется. Из Свердловска до Москвы почти без остановок катит. Первая остановочка в Перми. Потом в каком-то Балезино на минуточку, а потом аж в Кирове.

Так вот в этом Балезино история приключилась. Не успел поезд остановиться, а уже тронулся. А в дверь вагона стучат.

— Кто там? — кричит проводница.

— Ой, открывай, девонька! Ой, упаду.

Появилась в вагоне перевязанная подушка и узел с чем-то мягким. Потом старушка в коридор втиснулась.

— Куда вы едете? Где ваш билет? — шумит сзади проводница.

— Счас я, девонька, счас, — успокаивает проводницу старуха. — Только вот согреюсь маленько. Больно руки озябли за железные-то держалки держаться. Железные у вас в вагонах держалки.

А поезд не зря скорым назвали. Умчалось в ночь неведомое Балезино. Одна луна настырно качается за окном, высвечивая обмороженные сосны.

— Билет давай, бабушка. Какое место у вас?

Бабушка подала билет, а проводница села прямо в коридоре. Там у стенки уступчик такой есть, вот она на него и опустилась. Глаза в билет пялит, что-то сказать хочет, а не может.

А старушка тоже сбоку примостилась. Вздыхает старушка:

— Как меня Нюська-то встретит, обмерзнет вся…

— Вы куда, бабушка, едете? — почему-то шепотом спросила проводница.

— А в Глазов я, девонька. К Нюське. В билете же там все написано.

Проводница еще раз глянула в билет. Сказала тихо:

— Так, в Глазов. И вдруг закричала:

— Так это же вовсе в другую сторону! От Балезино пешком дойти можно. А мы теперь только через четыре часа остановимся, в Кирове. За триста с лишним километров вас отвезут.

— Ой, господи! Покарай меня, старую да беспутную, — заголосила несчастная старушка. Так заголосила, что из всех купе люди вылезли. Кто как мог успокаивают старушку.

А она заливается:

— Че Нюська-то подумает! Ой, дайте я на рельсы брошусь. Помереть дайте. Всё одно мне теперь.

Солидный милицейский полковник, почему-то не желающий даже в вагоне расставаться с формой и орденскими колодками, перебил всех советчиков:

— Ну-ко тихо. Успокойтесь, мамаша. Перестаньте реветь, я вам сказал! Слушайте. Приедете в Киров. Сразу к дежурному по станции. Без рева, спокойно все объясните. Он вас отправит обратно. Ясно?

Старушка послушно похлопала мокрыми глазами. Потом вдруг снова взревела:

— А где денег-то возьму! Пензея-то у меня колхозная. 24 рубля 36 копеек пензея. Ой, дайте на рельсы лечь!.. — и снова завыла.

— Сколько стоит билет от Кирова до ее Глазова? — спросил проводницу полковник.

— Рублей семь.

— Вот! — полковник протянул старухе тройку.

Я кинул рубль.

Да и не надо было больше, в кулаке у старухи уже желтели рубли и даже синела одна пятерка.

Старуха нахохлилась, пристроилась на откидном сиденье и замерла.

До самого Кирова сидела недвижно.

А в Кирове я ее свел со ступенек. И хорошо сделал — на втором пути стоял поезд, идущий через Глазов. Поезд уходил через пять минут. Об этом сказали его проводники.

— Садитесь, бабушка, — торопил я старушку.

— Спасибо, сынок, ты ступай, ступай.

— Да садитесь вы, а то опять в историю попадете.

— Да я нечё, кончились истории.

Вместо поезда старушка двинулась навстречу женщине, которая обняла ее, сказала ласково:

— Мама.

— Ребята-то как, Нюська? — поинтересовалась старушка.

— Ладом все, а ты как?

— А я че, я уж по-старушечьи, еле-еле. — Старуха покосилась на меня.

— Кто это? — спросила Нюська.

— Мужик с поезда. Думал, что мне в Глазов надо. Уйдет он счас.

По радио громко сказали: «Скорый поезд «Урал» отправляется от первой платформы». Надо было спешить. Поезд действительно скорый.

Облитый дождем, наш автобус подкатил к автовокзалу.

— Стоянка пятнадцать минут, — объявила кондукторша.

Шофер упрятал какие-то свои бумаги за пазуху и припустил бегом через дождь в диспетчерскую.

Напротив автовокзала расположился небольшой базарчик.

За время стоянки можно выйти, поразмяться, покурить, газету купить, в буфет заглянуть, а то и на базар, там кроме картошки всегда семечки есть — и подсолнечные, и тыквенные.

Но сегодня из автобуса никто не вышел. Даже кондукторша осталась — дождь хлещет.

Сидят пассажиры, в окна заглядывают.

Их совсем немного, пассажиров: двое мужиков с женами со свадьбы едут, баба с ведром творога (тоже, между прочим, из автобуса не вышла, хотя вот он, базарчик, совсем рядом), еще три женщины, девчушка безбилетная и я.

Смотрят пассажиры в окна.

И я гляжу.

Прямо перед вокзалом здоровенная лужа образовалась.

И вот, сидючи у окна, увидел я, как в лужу вошли двое слепых.

Старик часто-часто тыкал в лужу алюминиевой палкой, а сухонькая, невесомая старушка как бы являлась его продолжением. Она влепилась в старика крепко-накрепко, навсегда.

Слепой старик исступленно тыкал палкой в лужу и никак не мог из нее выбраться. Только дойдет до края, еще бы шага два-три, а он вдруг повернет, вдруг забурится в почти доколенную глубину.

Не я один, и другие пассажиры наблюдали за странным блужданием слепых. Видели все, а вскочила на ноги безбилетная девчушка.

— Они же слепые! Помочь им надо!

Вообще-то девчушка эта, конечно, с билетом ехала, а я ее про себя так назвал, потому что она посреди дороги к нам в автобус села. Вышла из леса с рюкзаком за спиной, «голоснула», ну, шофер и притормозил. Дождь как раз начинался. Только автобус тронулся, а тут и контролерша в форме появилась.

— Предъявите билетики!

— Я только что вошла, — лепетала девчоночка. — Я еще не успела купить, честное слово…

Контролерша не в настроении, что ли, была:

— Платите штраф! А вам, кондуктор…

— Она действительно только вошла.

Все пассажиры за худышку эту вступились. Особенно здоровенный «свадебный» мужик старался:

— Мы со свадьбы едем, и все четверо подтверждаем, что товарищ только-только вошла.

— При чем тут свадьба-то? — удивилась контролерша.

— А при том, что племянник Пашка, который женился, он тоже в милиции работает.

Контролерша долго еще со «свадебными» ругалась, потом сошла у поста ГАИ. А девчоночка как забилась в уголок, так и молчала всю дорогу.

И теперь вот:

— Они же слепые! Помочь им надо!

Я не знаю, почему она на меня смотрела. «Свадебники» ближе к ней сидели, а она на меня уставилась:

— Помочь им надо!

Оперся я на свою палку, поднялся.

У меня ноги болят, так что я всегда при палке. Она у меня модная-премодная, серебряными нашлепками украшена. И легонькая, удобная.

Когда ноги заболели, я во ВГИКе учился, вот и купили мне эту палку однокашники в подарок, чтоб легче мучиться было. В самой Москве купили, в магазине тростей и зонтов.