Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

Но разъяренных бандитов ничто не могло остановить. Когда яма была готова, Хуана Кортину зарыли в ней, оставив снаружи только его седую голову.

— Ты ведь хотел земли?.. Получай!

Издали казалось, что голова прикатилась с холмов, а вблизи, что она растет из земли. Глаза налились кровью, изо рта вырывались то проклятия, то предсмертные стоны.

— Пусть издыхает!

Они оставили бы его так, но один из управляющих не выдержал и спустил курок. И вместе с голосом Хуана Кортины угас среди умирающей зелени олив закат.

Так начался в Альменаре-дель-Рио фашистский мятеж. Когда стемнело, пистолеты, пулеметы и винтовки были направлены на Народный дом, но оттуда дружными залпами ответили крестьянские ружья. Ночью, в ожидании подкрепления из Монторо или Пособланко, мятежники разбились на два отряда. Пока одни держали в осаде Народный дом, другие обходили поселок, хватая и расстреливая «тех, кто больше всех шумел насчет земли», — такова была установка, данная доном Хулио Моро.

На рассвете три грузовика в клубах пыли начали медленно подниматься по зажатой между скал дороге к Альменару-дель-Рио. Но это были не подкрепления, которых ждал дон Хулио Моро, а шахтеры из Хаэна, опоясанные взрывчаткой и вооруженные новенькими винтовками.

Банда рассеялась. Одни пытались спастись, карабкаясь вверх по скалам, двое управляющих сдались, остальные засели в церкви. Храмы, игорные дома, казармы гражданской гвардии и бордели каждого андалусийского поселка служили мятежникам бастионами.

Шахтеры и крестьяне окружили церковь. Оборонявшиеся забаррикадировались и стреляли из боковых дверей, сквозь витражи, из окон ризницы. Их пули отскакивали от бортов фонтана в центре площади, оставляли выбоины на столбах галерей, беззвучно впивались в глиняные стены угольных сараев. Кошачьим прыжком парень-шахтер подлетел к фонтану, лег под его прикрытием и, описав в воздухе рукой большую дугу, бросил в сторону церкви гранату. Половина ворот обрушилась. Увлекая за собой других шахтеров и крестьян, парень бросился вперед через площадь, но, сраженный пулей, упал на плиты паперти.

Стихли выстрелы из боковых дверей. Следующая граната заставила умолкнуть и те, что раздавались из ризницы. Жители поселка ворвались в церковь. За поваленной статуей святого Антонио с отбитой головой, возле купели, лежал Блас Рубио, мертвый, он сжимал винтовку, словно целясь в вошедших. Чуть поодаль скорчился ризничий. Глаза его были неестественно выпучены, бурые пятна крови покрывали сутану, из-под которой виднелся пистолет. От него пахло свечами, порохом и кровью.

С башни все еще стреляли. Там засели обезумевшие от страха дон Хулио Моро с сыновьями и бывший унтер-офицер гражданской гвардии.

Оставив несколько человек на посту у главного алтаря, чтобы отрезать выход с колокольни, шахтеры и крестьяне вернулись на площадь и стали призывать обороняющихся не упорствовать, а прекратить сопротивление. В ответ те уложили одним выстрелом мальчика из парикмахерской. Тут же по башне началась стрельба из всех винтовок и ружей, что только были у нападающих. Пули ударялись в колокола, бронза скорбно гудела.

Внезапно с обеих сторон огонь прекратился. С башни показали белый платок, привязанный к стволу винтовки.

— Сдаются! — радостно закричали на площади и, покинув укрытия, бросились к церкви, однако залп с колокольни заставил отступить.

Два батрака и женщина остались лежать на площади.

Слышно было, как унтер-офицер вопил, умоляя троих Моро:

— Не стреляйте! Хватит стрелять!

Оцепенение прошло, и гнев придал нападающим сил. Под пулями несколько шахтеров и батраков прорвались к церкви на подкрепление тем, кто остался у лестницы, на колокольню. Все вместе они начали медленно подниматься по ступеням. Снаружи продолжали обстреливать башню.

Под напором наступавших мятежники были вынуждены покинуть укрытия. Младший из братьев Моро первым сорвался вниз. Та же участь постигла унтер-офицера, когда он по веревке пытался спуститься в апсиду.

Вне себя от ужаса дон Хулио и его старший сын вылезли на крышу, надеясь перепрыгнуть на соседний дом. Сын скатился вниз, как только шагнул с колокольни. Отец шел к краю крыши, размахивая поблескивающей на солнце винтовкой. До карниза оставалось шага два, Моро уже собрался прыгать, но вдруг раскинул руки крестом, на мгновенье замер в напряженной позе пугала и мешком рухнул на площадь.

Как только было покончено с мятежниками, жители Альменара в один голос закричали:

— К Педро Луне!

Знавшие дона Педро были уверены, что не застанут его, но и они бежали вместе со всеми, заразившись надеждой отплатить тому, кого считали главным виновником разрушений и смертей этого дня.

С гневным ревом толпа подкатилась к воротам сеньора. На мгновение сельчане замерли при виде запертых балконов и ставен. Внезапное молчание было красноречивее слов: все поняли, что хозяин поселка успел скрыться. Но, не желая примириться с очевидным, крестьяне вновь разразились проклятиями и угрозами в адрес Педро Луны, крики не стихали до тех пор, пока все голоса не перекрыл голос Вентуры, возчика, бывшего среди тех, кто сражался на площади.

— Криками ничего не добьешься. Птичка упорхнула в Кордову!

Подозревая, что в доме есть оружие, парни собрались ломать дверь, но тут вперед выступил огромный детина, в котором по тому, как он вел себя во время штурма церкви, все признали командира горняков:

— Тут работы — одному слесарю. Есть слесарь в поселке?

Слесаря нашли, и он, хоть и не без труда, справился с замками на дверях дома Луны. С ружьями на изготовку шахтеры и батраки обошли весь дом, но никого не обнаружили. Только несколько часов спустя, когда командир шахтерского ополчения уже устроил в доме командный пункт и послал связных в Монторо и Вильянуэву, двое бойцов явились в импровизированный кабинет, ведя перед собой перепуганную женщину.

— Обнаружена в погребе, за кувшинами.

Полушутя-полунастороженно командир спросил женщину:

— Кто такая и от кого прячетесь?

Прежде чем она успела произнести слово, Вентура ответил за нее:

— Это Няня Лена.

— Что за Няня Лена?

— Говорят, дальняя родственница жены дона Педро, а по-моему, такая же служанка, как все, — серьезно проговорил Вентура.

— А в отношении политики?

— Политикой… нет, не занималась.

Шахтер внимательно посмотрел на Няню Лену, а потом произнес уже чуть мягче:

— Оставайтесь в доме… и не прячьтесь. Таким, как вы, нас нечего бояться.

«Штаб отряда хаэнских горняков, — продолжала Няня Лена, — расположился в доме Луны. Хаэнцы, а с ними полсотни жителей поселка — все, кто имел ружья, — присоединились к ополченцам Вильянуэвы и правительственным войскам, окружившим Пособланко. В доме осталось всего несколько шахтеров. В первые дни я едва осмеливалась к ним подойти. Не потому, что боялась их — если мне и приходила в голову мысль, что они могут меня обидеть, то я тут же прогнала ее, — а потому, что мне казалось, что иначе как с предубеждением они на меня смотреть не могут. Но главное, моя проклятая застенчивость — видите, до сих пор от нее до конца не избавилась — не вязалась с их вызывающей грубостью.