Ким Мишель Ричардсон - Книжная дама из Беспокойного ручья

– Чуть не забыл. Купил их для тебя в магазине, – сказал он и вручил мне две атласные ленты. – А твои… потерялись в больнице, – покраснев, добавил Док.

Но у меня были простые нитки. Я с большим восторгом рассматривала новые украшения белого цвета и на удивление даже промурчала «спасибо», хотя пристальный и мудрый взгляд доктора выдавал в нем не что иное, как попытку подкупить меня ради дополнительных анализов. И тем не менее, это было щедрым предложением с его стороны, хотя при отрицательном ответе все бы кардинально изменилось к худшему.

Я бегала глазами по двору и остановилась на сарае Юнии, рядом с которым была вырыта небольшая могила пастора. Меня охватила дрожь, неприятно хлопнув по плечам.

– Замерзла? Сейчас достану тебе одеяло, – поторопился встревоженный Док к саквояжу.

– Все в порядке, сэр. – Я мгновенно отпрыгнула, желая поскорее распрощаться с ним.

Доктор подвинул к носу съехавшие очки и наклонился ко мне, чтобы убедиться в достоверности услышанного.

– Я могу изменить твою жизнь к лучшему. Мы с доктором Милзом верим в твое исцеление. У нас хорошие шансы.

В его словах чувствовалась фальшь.

– Всего хорошего. Отдохни немного. Через пару дней привезу корзину с едой и вернусь за тобой примерно на третьей неделе июня, – пообещал он, забрался на лошадь и уехал, не дождавшись моего ответа.

Внутри хижины спал отец. Услышав меня, он заморгал глазами.

– Спи-спи. Сейчас соберу литературу на следующую неделю, а потом проведаю Юнию.

Я положила тяжелый капор у двери, рассматривая в нем спрятанные гостинцы. Па едва что-то пробормотал во сне и закашлял. По его изнуренному виду и покрытому угольной пылью телу было видно, что он лег в постель сразу после работы, но лицо и руки все же кое-как вытер чистым полотенцем.

– Тс-с, полежи еще часок, – убаюкивала я его, накрывая одеялом.

Прищурившись, он нервно искал мою руку.

– Ты… в порядке, дочка? Все прошло нормально?

– Да, папа. Закрывай глаза. – Мне хотелось поскорей накрыть его грубой муслиновой простыней, чтобы лишний раз не тревожить хлопотами проведенного дня. Так он хотя бы подольше полежит в тишине и, к тому же, не увидит следы врачебного «осмотра».

Большим пальцем руки Па взялся за стул, на котором лежал почерневший конверт, адресованный Роди Коулу.

– Бек просил это передать тому мальчишке на башне, – сказал отец сонным голосом.

Взяв книжный мешок, я осторожно сложила в него медикаменты доктора с письмом Роди и вышла на улицу к мулу.

При виде меня Юния от радости замотала головой и громко завизжала, нервно глотая воздух. Я открыла дверцу сарая. Она обнюхала мой подбородок, вытянула шею в ожидании ласки и спустя пару мгновений стала кататься по траве.

Пришлось подождать, пока она закончит резвиться, чтобы отвести ее обратно в сарай и накормить. Расшатанная дверца не сразу поддалась. Свежая могила то и дело приковывала мой взгляд. В тот же день, когда закопали пастора, Па пытался починить калитку, но нашей пожилой защитнице нужна была новая стойка и более крепкая щеколда. Закончив дела в сарае, я вернулась домой за мылом, полотенцем и старым зеркальцем мамы, лежащим в сундуке. Затем взяла фонарь и пошла мыться к ручью. Теплый весенний день ниспадал на горы, оставляя за собой завесу дрожащего холода ночи.

Я осмотрела руки и тело. В журналах часто писали о медицине и работе докторов. Но беспокойство вызывало то, что все это происходило именно со мной. Мои родители, как и все остальные жители горных районов, лечились природными средствами: настойками, кореньями, корой деревьев и травами, которые упрямо принимали до победного конца. И лишь за редким исключением на помощь приходил Док.

Я поднесла зеркальце к лицу. И каждый раз чувствовала к себе неприязнь, будто видела в нем что-то действительно страшное. После тяжелого дня кожа имела практически черный цвет с вкраплениями темно-синих оттенков от синяков. Как вообще тут можно что-то изменить? Даже самая крепкая настойка не справится с этой задачей.

Взгляд опустился на плечи, икры и зад. По крайней мере, нет сильных увечий на всю жизнь, всего пара царапин и задето чувство собственного достоинства. Я обтерлась полотенцем.

Когда вернулась в хижину, отец уже ходил по дому, собираясь на работу.

– Сегодня же суббота. Ты уходишь? Сейчас налью тебе суп.

– У меня нет времени. Сегодня вечером будет особое собрание. Прямо перед работой.

Под этой фразой он имел в виду тайную сходку профсоюза. Подобные сборища сулили не меньше опасности, чем обрушения, взрывы и угольная пыль, засорявшая легкие шахтеров, поскольку именно их боялось начальство, которое с особой жестокостью расправлялось с любым инициатором. Мужчины, требующие улучшения рабочих условий и повышения зарплаты, представляли серьезнейшую угрозу для горного предприятия. Узнав о предстоящем «заговоре», люди Компании тут же срывали собрание, рассыпаясь в угрозах и творя насилие. Так, «по чистой случайности» сгорали дома рабочих и пропадали самые активные «говоруны».

– Поездка в город прошла без проблем? – спросил отец, пытаясь просунуть ноги в сапоги, стоящие у входной двери.

Мне хотелось скукситься, как мама, умолявшая его бросить это опасное дело, но в то же время я боялась поссориться и навести на него панику, рассказав о своем тяжелом дне. Он и без того настрадался.

– Да, все хорошо. Они взяли образцы крови и кожи, – ответила я, склонившись над матрасом. Собрав в кучу грязное постельное белье, взглянула на обеспокоенного отца и тут же добавила. – Это не больно. Всего пара царапин.

– Помажь их. Что-то мне это напоминает. Хочу арендовать лошадь мистера Мерфи на этой неделе, чтобы расчистить твои маршруты. Пора уже вырезать эти кусты и колючие шиповники.

– Большое спасибо, – поблагодарила я, высоко оценив его старания улучшить нам с Юнией жизнь. Затем взяла его коробку для обеда и положила в нее сыр и грушу Дока, добавив немного печенья из печки.

Он проворчал что-то непонятное себе под нос, схватил плащ с ведром и вышел на улицу, обронив через плечо «спокойной ночи». Каска излучала свет, падающий на широкую дорогу, которая исчезала в тумане вместе с соснами, стоящими на страже этого нелегкого пути.

В животе урчало от голода. Я проглотила остатки пресного печенья, испеченного этим утром. Постелила свежее постельное белье, прокипятила грязное, оттащив его в ванну, и принялась за другие домашние дела. Наконец собрала старые тряпки, отмыла их в щелочи, прополоскала и развесила сушиться у дровяной печки.

Вскоре голову заняли мысли о визите в больницу. Смотрясь в зеркало, я слегка провела рукой по телу, пытаясь представить действия врачей и количество образцов отнятой у меня плоти. Лицо темнело на глазах.