Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Постепенно граф стал появляться в гостиных, встречаться со светскими знакомыми. Позже приблизил к себе разбитную Елену Казакову, свою крепостную, бывшую танцовщицу, названную няней молодого графа. Высокая, крупная, золотоволосая, она была жадна до всего, что можно было вырвать у жизни и барина. Елена воцарилась в спальне барина и даже принесла ему двух детей.

Полуграмотная женщина с восторгом передавала графу сплетни, любила стравливать недругов и завистников. Она разжигала гневливость Николая Петровича, который видел одно лишь пьянство и «неблагодарность» со стороны бывших актеров. Они так и не смогли приспособиться к дворовой жизни. Пили, сквернословили, дрались, проявляя строптивость и непослушание. Дошло до того, что к некоторым из них применили телесные наказания.

Анна Изумрудова вышла замуж за доктора Лахмана и получила щедрое приданое, а Таня Шлыкова оставалась при графе до самой его смерти. Ей он поручал ключи от всех шкафов и малолетнего сына. А ключ от шкатулки с драгоценностями — старому Аргунову. Верным — самое ценное.

Казалось, что Николай Петрович преодолел страсть к Параше, отвлекся от своей беды, но нет! В его жизни пропала поэзия, искусство перестало его радовать, дни ползли жалкие и пустые…

После смерти графини он не прикасался больше к виолончели, не посещал концерты, не слушал пения.

Музыка умолкла для него навсегда 23 февраля 1803 года.

А в саду Фонтанного дома он поставил памятник жене — каменный жертвенник с двумя медными досками. На одной — текст по-русски: «На сем месте семейно провождали время в тишине и спокойствии. Здесь с правой стороны клен, а с левой две вербы посажены графиней Прасковьей Ивановной Шереметевой в 1800 году». На другой французские стихи:

Графа перестала интересовать жизнь двора и общества. Он весь отдавался сыну и строительству странноприимного дома. Все время уходило на переговоры с архитекторами, строителями, купцами-поставщиками. Утешал лишь Алексей Малиновский, взявший на себя смотрение за всеми делами.

Больше всего он любил теперь лежать в запертых для всех комнатах Параши, «заветных покоях», запрещая Прошке говорить, где он. Он лежал и со слезами вспоминал счастливые дни, минуты уплывшей жизни.

Удивительно, но помнилась только жизнь при ней, остальное точно инеем накрыло. Не оживали в памяти ни Лейден, ни Париж, ни Италия. А вот цвет бантиков в ее смешных косичках, когда он впервые ее увидел, помнился…

Ему казалось, что и воздух здесь какой-то другой, свежий, пробуждающий сладостные воспоминания. Поэтому сюда строго-настрого было запрещено заходить домашним. Покоем здесь веяло, чудился незабвенный голос Параши. Любой шорох, скрип будил горько-сладкую дрожь в сердце, точно она ушла отсюда на секунду и уже возвращается. И платья ее висели, будто только что оказались в шкафу. Он иногда, воровато оглянувшись, становился на колени и вдыхал их аромат…

Граф Николай не стыдился, что в его жизни появилась Елена Казакова. Он воспринимал ее не более как удобную вещь. Елена, здоровая, сильная, его омолаживала. Но постепенно их сблизили дети — он гордился тем, что смог еще иметь детей. Без Елены он не мог заснуть, маялся всю ночь напролет, как когда-то без Параши… Но когда она вошла однажды в опочивальню Параши и хотела примерить ее платья, он так страшно осерчал, что чуть не наказал ее розгами. Дело дошло до сердечного приступа, и к нему пришлось доктора вызывать…

К Тане Шлыковой у него было удивительное отношение: он признавал в ней друга, равного, верного, настоящего. Она одна умеряла его гневливость, граф даже просил ее присутствовать при докладах управляющих и других просителей, чтобы вовремя тронуть его за плечо, как это когда-то делала Параша.

Кроме вольной, граф подарил Тане несколько человек — горничную, лакея, повара; имела Шлыкова и карету с парой лошадей. В ее комнатках в Фонтанном доме, где она прожила потом без него и Параши пятьдесят лет, стояли ее любимые вещи из Кускова: туалет, диван с креслами и столиком, раздвижной шкаф и подаренное графом зеркало в золоченой раме, принадлежавшее раньше Прасковье Ивановне. На окнах зеленели привезенные из-за моря кофейные деревья, а трельяж увивал плющ. Все было маленькое, под стать росту Татьяны Васильевны. Граф иногда заходил к ней в гости — почаевничать, поговорить о сыне; он боялся за его здоровье, пугался, что Дмитрий может перенять слабые легкие матери…

Он заранее пригласил умного гувернера Симонена, который в ожидании, пока мальчик вырастет, стал библиотекарем и описателем коллекций графа. Смешной француз страстно любил старинные монеты и бродил по лавкам, задешево покупая графу редкости. Таню Шлыкову он оценил быстро и торжественно сделал ей предложение. Таня всегда была смешлива, а уж на этого, похожего на жука человечка совсем не могла смотреть без смеха. Все фыркала, прикрывая ладошкой губы. А потом всплакнула и, чтобы не обижать отказом, объявила, что дала обет подруге не расставаться с ее малолетним сыном…

Она сохраняла свой веселый нрав. Лишь только когда рядом оказывалась Елена Казакова, Таня мрачнела и старалась поскорее куда-нибудь уйти.

После смерти Прасковьи Ивановны граф Шереметев истово выполнил все распоряжения по ее завещанию.

Среди других распоряжений было и такое: «Ежегодно выделять 6 тысяч рублей на выдачу замуж с приданым неимущих и одиноких девиц; на восстановление обедневших ремесленников через снабжение их потребными для работы инструментами и материалами — 4 тысячи рублей; на вспоможение лишенным в жизни необходимого пропитания и скудность претерпевающим семействам всякого сословия — 6 тысяч рублей».

Все это, однако, было ничто по сравнению с расходами на постройку странноприимного дома. Денег на благотворительность граф не жалел. В 1804 году император приказал выпустить золотую медаль с портретом Шереметева. На одной стороне — портрет Николая Петровича, на другой — странноприимный дом и символизирующая милосердие фигура с пальмовой веткой, зовущая в него бедных и больных. Граф мечтал увидеть на медали портрет Параши Жемчуговой. Ему пояснили, что император будет недоволен. Никто не мог поверить, что «девка подлого сословия» в самом деле задумала такое учреждение…

Медаль готовилась так долго, что ее получил только их сын Дмитрий в 1820 году.

Мечтал Николай Петрович открыть странноприимный дом в день поминовения Прасковьи Ивановны 23 февраля, но по воле императора открытие перенесли на 28 июня 1810 года. Шереметев не дожил до этого дня, но велел: «Если не доживу, то наследник мой обязан в точности сие вместо меня исполнить…»