Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Их страшит лишь людская неблагодарность, подлость, предательство.

Всю жизнь они ищут любви, дружбы, верности и всегда болезненно переживают разочарования, озлобляясь с очередным поражением. Они походя растаптывают тех, кто им наиболее предан, — от усталости, раздражения, зависти к этой преданности, потому что они никому, кроме себя, преданными не бывают.

Возможно, таким был и Петр Великий…

Манифест Петра I о коронации Екатерины I в 1724 году мотивирован ее помощью мужу и Отечеству в Прутском походе 1711 года. Над этой «выдумкой» посмеивались современники, потом — историки. Все были, однако, убеждены, что ее роль выдумана и приукрашена в целях престолонаследия. Император надеялся, что она с «птенцами его гнезда» выполнит после него все задуманные деяния, не позволит повернуть Россию вспять к прошлому…

Недавно появилась еще одна версия. Якобы визирь попросил царя уступить ему на ночь жену, ибо много слышал о ее неподражаемых достоинствах. И Екатерина согласилась, пожертвовав честью ради спасения мужа и армии, как Юдифь, — не отрубив, правда, турку голову. Эти материалы будто бы найдены в Турции.

Известно, что ошибки Петра в этом походе поставили русскую армию на грань гибели. Он проявил легкомыслие и доверчивость, Шереметев — обычную медлительность, а Шафиров был обманут предателем Бранковичем… Армию окружили турки. Но она мужественно оборонялась. Капитан Перри, военный инженер, писал: «Турки, появившиеся с утра небольшими отрядами, сосредоточились в этом месте после полудня в значительном количестве и произвели нападение всеми своими силами. Царь, расположив свои войска за чертой рогаток, окованных железом, поддерживал постоянный и сильный огонь, так что неприятель со всем своим преимуществом силы не мог пробиться в ряды русских, а вечером того же дня, после трех- или четырехчасовой перестрелки, отступил за пределы пушечных выстрелов, унося с собой раненых и убитых и сильно потерпев от неприятельского огня…

Так тянулось несколько дней, войско пыталось отступать, снова и снова устанавливаются рогатки, опять отбивались в чистом поле. Помощи ждать было неоткуда, но дисциплина и упорство не падали…»

Капитан Перри подчеркивал, что Петр, «полагаясь на помощь валахов и молдаван и удалившись на такое большое расстояние от своей родины, не упрочил за собой ни одного укрепления, в котором мог бы укрыться в случае нужды, и тем самым впал в ту же ошибку, которая два года тому назад была причиной гибели шведской армии».

Какую же помощь могла оказать Екатерина своему мужу в этом практически обреченном на гибель походе? По многочисленным отрывочным сведениям из исторических хроник я попыталась представить себе реальную картину происходящего…

В мае 1711 года русская армия была окружена турецкими войсками. Жара стояла ровная, без ветерка, точно разверзлось жерло небесной печи, уготованной для грешников. Губы ссыхались, питьевой воды оставалось немного. Войско таяло от болезней, голода, нашествия саранчи, которой солдаты, неустрашимые в сражениях, боялись, как малые дети. Надежды на помощь молдаванских государей не оставалось. Измена Бранковича открыла глаза многим на легковесность планов царя. Как он мог после Мазепы довериться их иноземным переметным душам…

Петра жег стыд за свою доверчивость. Все время вспоминался Мазепа, «друг верный»! Петру казалось, что его позор виден каждому. И он метался по лагерю, судорожно пытаясь сосредоточиться, собрать растекающиеся мысли. Ему было страшно до ледяного озноба при мысли о Кате, которую потащил в поход, чтобы похвастать удачей, армией непобедимой. Да и не мог оставаться без нее надолго, все крепче привязываясь к веселой, смелой женщине, с шуткой встречавшей беды, когда больше ничем не могла помочь.

Многие взяли в поход жен, даже детей, особливо иностранные наемники. Не войско, а табор… Но он делал вид, что не замечает сих нарушений. Кате нужны были дамы, чтобы не скучала, чтобы могла поболтать. И каждый раз, подходя к ее палатке, он слышал столько звонких, крикливых и щебечущих голосов, точно приближался к птичьему базару.

Только ее голос, мягкий, низкий, спокойный, никогда не звучал втуне, она не страдала болтливостью, предпочитая слушать с пониманием… И говорила, что в мужском обществе ей легче, интереснее, свободнее. Но он хотел доказать, что ныне она не метресска, а жена, что имеет право на почитание всех особ женского полу, особливо из боярских родов…

Утром он услышал, что кое-кто решил отправить своих спутниц из лагеря, подальше от грядущего боя. Артиллерия отбила две атаки янычар, но выдержать их крики, похожие на вопли сотен мартовских котов, мог и не всякий мужчина. Правда, Катя держалась ровно, спокойно, даже объезжала с ним войска, чем покорила солдат, хотя пули залетали в лагерь ежеминутно…

На предложение о перемирии Шереметев ответа так и не получил. Беспокойство царя достигло такой силы, что он перестал есть.

И тогда тайно призвал он к себе казака Никульшу, известного пластуна, похожего и на турка, и на крымчака, и на татарина. Он говорил на разных языках, потому что еще мальчонкой выкрали его татары, он не боялся ни черта, ни дьявола, пережив столько, что другому хватило бы и на пять жизней. Невысокий, седоусый, с коричневой дубленой кожей, Никульша говорил мало, и трудно было понять, сколько ему лет, пока он не усмехался, блеснув белыми зубами, еще крепкими и молодыми.

Он стоял перед царем расслабленно, и, казалось, ему не в тягость и жара с суховеем, и голод; и перед смертью он, наверно, стоял бы так же угрюмо и покойно.

Петр хотел, чтобы Никульша провел через турецкий лагерь его и Екатерину. Он должен увериться, что она сможет добраться до войск, стоящих в Польше. А потом вместе с Никульшей он вернется к русской армии. Казак сощурился, закусил седой ус, вздохнул:

— Можно-то можно, только баба…

— Эта посильней многих мужиков, да и посмелей будет… — В голосе царя прозвучала гордость.

Казак потупился и поковырял пяткой землю.

— Попытка — не пытка, но береженого Бог бережет… Да и тебя, батюшка, опознать могут, куда такую орясину сховать?!

Петр напряженно вглядывался в небо, похожее на бледно-голубую чашу китайского фарфора. Ни облачка. Прислушался и похолодел, с ужасом ощутив, что шум войска доносится все тише, точно через пуховый плат.

— А одну поведешь? — спросил после паузы, пытаясь вынырнуть из наплывающего беспамятства.

— Попробую, хоть больно она у тебя телесна…

И тут из палатки вышла Катерина. Она похудела в пути, но румянец не поблек, лишь больше загустел, и лицо почернело от загара, да так, что исчезли пятна, появившиеся с наступлением беременности. И Петр снова восхитился ее умению всегда, везде оставаться аккуратной, опрятной. Но что-то было в ней необычное…