Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

— Вот, свет мой Катеринушка, хочу, чтобы ты ушла с ним. Сквозь турецкий лагерь проведет…

Она внезапно побледнела и стиснула яркие губы, дрогнув ноздрями. Потом опустила глаза и сказала упрямо:

— Нет, никуда я, Петруша, не двинусь, хоть на дыбу вздымай. Вместе жили, вместе и помирать будем…

И такая убежденность была в ее словах, что царь глянул на казака и вдруг почувствовал: тот любуется ею, понимает, что такую взнуздать, что коня дикого…

Не дожидаясь возражений Петра, подошла она к казаку, оказавшись с ним одного роста, заглянула в глаза и улыбнулась:

— Иди, браток, и спасибо за службу верную!

Потом притянула к себе и поцеловала в лоб. А когда казак, пятясь и не спуская с нее глаз, отошел, Катерина взяла царя за руку и повела в палатку.

Он подчинился ей, чувствуя, что ослаб от волнений, от разговоров, стараясь разгневаться на нее за самоуправство и не имея на это сил.

Она усадила его в походное кресло, налила воды в кубок и указала на блюдце, в котором что-то поблескивало.

— Прости, мой свет Петруша, надумала я бабьим умом своим слабым одно дельце хитрое…

И только теперь он понял, что зацепило его взгляд. На Катерине не было украшений. Ни жемчугов в волосах, ни длинных серег, которыми она лихо потряхивала, танцуя с ним, отчего в воздухе проносились цветные искры. Даже кольцо с большим алмазом, купленное ей перед войной, — все лежало в блюдце причудливой горкой.

— Шафиров заглядывал, тужил, что молчит визирь. Вот и решили мы попробовать поймать того турка злокозненного на золотой крючок, на бакшиш по-ихнему. Они, басурмане, жадные, глаза завидущие, посему сняла я злато-серебро, да и многие офицеры кто колечко кинул, кто золотой…

На его выпуклые глаза набежали слезы, и через них ее облик дробился, колебался, мерцал, но голос звучал почти весело.

— Глупая! — Он пошевелил жесткими негнущимися губами. — Как в полон попадем, все ихнее и так будет.

— Не скажи, батюшка! Наши пушечки их порубили, ровно капустку, да вдруг и сподобимся враз побросать всю казну в реку, чтоб ворогов не радовать, неужели такого не бывало?!

Ее голос долетал до него сквозь туман, он встал, слабо махнул рукой и бросился на койку, вниз, — прекратить неотвязный комариный звон в ушах.

А позже, когда вошел Шафиров, потный, отдувающийся, переживающий, что мог поверить Бранковичу, что не послал лазутчиков в турецкий лагерь, что отмахнулся от предупреждения верных людей, что понадеялся на благородство немцев да саксонцев, Петр твердым голосом велел идти ему в лагерь визиря и соглашаться на все условия, лишь бы сохранить армию и без большого позора вернуться в Россию.

Император не поднимал на Шафирова глаза и не хотел смотреть на Катерину, но слышал, как она передавала послу позвякивающие украшения, как шептала что-то. А он мысленно писал завещание — на случай военного позора. Обращался про себя к Сенату и с ужасом думал, что дома все осталось неустойчивым, неопределенным, что сын ненадежен, что врагов множество, и тайных, и явных, и некому бороться с ними, кроме него, потому как все друзья послабже…

После ухода Шафирова Екатерина уложила Петра, накрыла его лоб мокрым платком, шикнула на денщика, заглянувшего по привычке. И хоть царь был уверен, что не сомкнет глаз до возвращения посла, он уснул, потому что Катерина бодрствовала возле него и ее дыхание приносило ему тишину и покой. Он принял решение: откажет визирь в перемирии — не идти на капитуляцию. Лучше сражение и гибель в бою, чем плен, унизительные уступки, презрение басурман и сознание, что сам загубил так прекрасно расцветавшее дело своей жизни.

Из записок бригадира Моро де Браза, опубликованных Пушкиным в журнале «Современник» со своими комментариями:

«В поход этот Екатерина поехала беременной. Ребенок, который должен был родиться, оказывался первым в законном браке».

Моро де Браз писал, что эта женщина «поддерживала» сан императрицы со всей честью, величием и умом, которых можно было бы ожидать от «самой знатной крови».

Он же сообщил, что Шафиров отвез визирю двести тысяч рублей золотом, однако дело долго не слаживалось, так как турки требовали выдачи Кантемира.

Кантемира спрятала в своем экипаже императрица, вывезла, спасла, не зная, что в будущем он вместе с дочерью Марией попытается лишить ее и мужа, и трона…

По возвращении из бесславного похода императором был учрежден орден Святой Екатерины.

Вебер, брауншвейгский резидент, писал: «Царица также возложила на себя новый орден на эти праздники. Он состоял из белой ленты с надписью “За любовь и верность отечеству”». Кроме того, Вебер повторил версию о подкупе царицей визиря.

В 1713 году Екатерина писала князю Куракину: «Благородный господин посол! Письмо ваше, купно с присланным орденом, мы получили, за что Вас зело благодарствуем, который орден весьма изрядно сочинен по желанию нашему…» Тон уверенной женщины, привыкшей уже писать «мы». Отныне она — не фаворитка, а законная жена и всюду, всегда сопровождает царя на лошади, на лодке, корабле. По первому знаку, просьбе, пожеланию…

Орден Святой Екатерины был по значимости вторым в Российской империи и назывался вначале орденом Освобождения. Петр наградил им только одного человека — свою жену. Двести лет его получали лишь женщины княжеских родов и императорской фамилии. Среди них — княгиня Дашкова, единственная — за личные заслуги, а не по мужу. И — сын Меншикова, что против традиции и против здравого смысла.

Орден имел две степени — большого креста и кавалерственного (малого). Большой крест могли иметь при дворе лишь 12 ближайших статс-дам и фрейлин, а малый — 94 кавалерственные дамы, в том числе иностранки.

Знаки ордена отличались лишь размерами и напоминали крест очень условно, скорее — украшенный бриллиантами медальон с изображением на эмали святой Екатерины. Сидящая Екатерина держала Белый Крест, между концами которого надпись: «Господи, спаси царя». На другой стороне, на финифти, нарисованы были орел и орлица, истребляющие змей, а позади них — гнездо с птенцами на руинах башни. И здесь тоже была надпись: «Трудами сравнивается с супругом».

Еще одним знаком ордена была восьмиконечная звезда с драгоценными камнями, в центре по красному полю на ней красовался девиз: «За любовь и отечество». Лента ордена — красная с серебряной каймой (первый орден был на белой ленте с золотой каймой). Крест прикреплялся к банту, на котором тоже был вышит девиз ордена. Лента надевалась через правое плечо, а звезда прикреплялась слева.

Его письма жене не предназначались для посторонних. Они откровенны, интимны. Но в каждой строке — уважение, нежность к жене. Ни разу не одернул, не обидел, не приказал.