Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Никто не входил, ничьи шаги не прерывали ее одиночества. Екатерина совсем закоченела, порывы ветра били в высокие окна все сильней, глухо, точно пушечные выстрелы, а ей хотелось знака, что молитва ее услышана и он, Петр, не опередит ее на пути в царство Божие. Знака, вести, голоса судьбы…

Она решила уговорить Петрушу сделать подарок этой кирхе — отдать лютеранскую Библию, очень древнюю, которую преподнес государю Шереметев после захвата одной из крепостей. Библию на немецком языке. Она слышала, что Шафиров говорил, будто Библии этой нет цены, она из первых после раскола, может быть — самого Лютера…

И тут в церковь вбежал мальчик лет трех, белоголовый, одетый легко, не по снегопаду, розовый, теплый, с ямочками на щеках. Она встала, оглянулась, не заметила никого, сняла с себя старенький серебряный образок с изображением святого Петра. Она знала, что лютеране не верят в такие образки, считают их языческими, но именно этому ребенку она решила отдать самое дорогое: подарок Петруши в первый год их встречи, их «добра», как говорил муж.

Она подошла к мальчику, нагнулась, надела на тонкую шейку свой подарок и поцеловала троекратно розовое личико, а он все улыбался, помалкивая, и позволял себя вертеть, как куклу.

Спокойствие снизошло на нее. Она выскользнула из кирхи, на ветер и снегопад, и снежные заряды не только не холодили ее, а согревали, заставляли улыбаться, предвещали долгое прочное счастье. На секунду вспомнилось, как в далекой юности подруги восхищались ямочками на ее щечках, и ей показалось, что ребенок похож на нее ликом, спокойствием и веселостью.

Она шла обратно медленно, точно наслаждаясь погодой, смотрела на причудливый Золотой дом, казавшийся игрушкой, на важный дом Артузов, улыбнулась при виде закутанного в снежную мантию Нептуна, и не знала, когда ей было радостнее — вчера, там на балконе башни, или сейчас, когда выполнила задуманное, никого не побоявшись, когда вымолила мужу счастье и здоровье сыночку, Петру Петровичу, самому ее главному и важному дару императору…

Долгое время эта простолюдинка, полонянка, сначала любовница, потом тайная жена, наконец, царица, казалась окружающим лишь покорной подругой Петра Великого. Ее личность сама по себе казалась им малоинтересной, малозначительной — ее откровенно называли темной и невежественной, не знающей простой грамоты, даже Пушкин упоминал о «царствовании безграмотной Екатерины».

Так ли это было?

Немецкий и латышский язык были для нее родными с детства, но удивляет ее великолепное знание русского языка: ни в одном документе нет упоминания об иностранном акценте, неужели она так хорошо освоила этот язык в доме пастора? Есть упоминания, что иногда она говорила по-шведски, чтобы не понимали придворные. Знала польский — по-польски ей писала сестра. Иногда Петр даже приглашал ее в качестве толмача с французского, когда не хотел, чтобы его конфиденциальная беседа с послом становилась известной даже ближайшим соратникам.

Подлинников ее писем сохранилось немного, большинство — дубликаты. Ее почерк никогда не сопоставляли с подписью в конце писем. Есть упоминание, что первые письма она писала по-немецки, но они не сохранились, да и вряд ли Петр в начале их близости придавал большое значение ее «цидулькам». Чего нельзя сказать о ней. Для Екатерины всякое послание Петра было «охранной грамотой», и она их собирала, сохраняла старательно и педантично.

Заметно, что стилистика писем и постскриптума разная. Если первые были витиеваты и многосложны, то приписки — живые, откровенные, трогающие своей безыскусностью и искренностью. Лексика близка к современному русскому языку, хотя часты ошибки в падежах.

Семевский в своей книге укорял Екатерину в цинизме, откровенности, приводя множество интимных фраз и выражений из писем императрицы. Но вряд ли простодушные шутки в переписке Петра и Екатерины так уж осуждались их современниками, жившими в раскованный и жизнерадостно-эротичный XVIII век. При чтении ее писем для нас становятся намного понятнее характер этой женщины, особенности ее личности.

«Друг мой сердешный Господин контр Адмирал здравствуй во множество лет, доношу до вашей милости, что я приехала сюда по письму вашему. При сем прошу вашей милости, дабы изволил уведомить меня своим писанием о состоянии своего дражайшего здоровья и о счастливом прибытии своем к Ревелю, что дажь Боже. Засим здравие вашей милости предав в Сохранение Боже, остаюсь жена твоя Екатерина. Из Сантпетербурга мая 23 1714 г.

P.S. Вчерашнего дня я была в Питер Гофе, где обедали со мной 4 кавалера, которые по 29 лет… И для того вашей милости объявляю, чтоб вы не изволили приревновать…»

«Посылаю к вашей милости полпива и свеже-просоленных огурцов: дай Боже вам оное употреблять во здравие…

P.S. Против 27 числа сего месяца довольно слышно здесь было пушечной стрельбы. А где оная была, у вас или где инде, о том мы не известны; прошу с сим посланным куриером Кишкиным уведомить нас о сем, чтоб мы без сомнения были» (30 июля 1714 года).

После победы над шведским флотом она писала Петру: «Я сердечно желаю счастливого вашего прибытия сюда. Но ведаю, что ваша милость дело свое на жену променять не изволите…

P.S. Прошу должный мой поклон передать и поздравить от меня нынешнюю викторию Господина Князь-Баса, тако ж извольте у него спросить ныне найденыши, кака он пожалует, детьми или пасынками? Тако ж прошу вас, батюшка мой, ежели не надеетесь вскоре к нам быть, извольте писать почаще мне, что мне в немалое порадение будет» (1716 год).

«Огород наш раскинулся изрядно и лучше прошлогоднего, дорога, что от палат, кленом и дубом едва не вся закрылась и, когда не выйду, часто сожалею, друг мой сердешненький, что не вместе с вами гуляю…»

О детях она пишет мало, только о сыне: «…Оный дорогой наш Шышечка часто своего дрожайшего папа упоминает и, при помощи Божьей… непрестанно веселится муштрованием солдат и пушечной стрельбой» (1717 год).

Петр всегда радовался, получая ее бесхитростные послания, напоминающие веселое щебетание щегла: получила попугаев, канареек, мартышку от него; отправила ему с Татищевым цитроны и померанцы. Он ей, в свою очередь, — голубей и лисицу: «Зело смирна и игрива; а паче всего, что духу от нее нет, как от других бывает».

Она всегда живо интересуется его делами: спрашивает о крепостях, которые он осматривает, даже выполняет его мелкие поручения, наподобие — проследить, чтобы на новом корабле были чистые постели…

Во второй половине их брака чаще писал Петр, обижаясь, что Екатерина не сразу отвечает: «Я уже четвертое письмо пишу к вам, а от вас ни единого не получил» (1719 год).

Семевский считал, что такая небрежность, забывчивость связана с появлением у императрицы молодого любовника — красавчика Виллима Монса, сначала камер-юнкера, потом камергера. Сама же Екатерина жаловалась мужу на нерасторопных курьеров, на неверные сведения о его местопребывании…