Лариса Исарова - Задача со многими неизвестными

Она молча прослушала наши занятия, явно с выключенным вниманием, молча собралась уходить, но я ее задержала:

— Скучны наши занятия? Наивны?

Она покачала головой.

— Не ваши.

— Ты недовольна институтом?

Она усмехнулась.

— Да нет, я в восторге…

Потом сощурила глаза.

— Если бы вы знали, как мне там тошно! Нет, не думайте, что я плохо занимаюсь, я на уровне — я середняк, крепкий середняк, никто большего от меня и не требует…

На ее лбу я впервые заметила морщины, довольно глубокие, четкие.

— Но ведь еще не поздно переиграть.

Она удивленно усмехнулась.

— Нет, вы и правда — идеалистка?! Да неужели я брошу этот институт, когда так трудно теперь получить высшее образование?!

Она покачала головой, точно удивляясь тому, что я сохранила так много глупых идей.

— Ничего, пересилю себя, только к вам ходить не буду…

Я хотела спросить почему, но поняла и промолчала. Она сама решила поставить точки над «и».

— Чтоб душу не травить… А книжки читать я всегда смогу, ради книжек не стоило бы калечить жизнь…

Больше Примак ко мне не приходила, но от девочек потом я узнала, что она вышла замуж, что у нее родился ребенок, что пришлось взять академический отпуск.

Она оказалась прекрасной матерью, хозяйкой, женой. Ветрова восхищалась уютом ее однокомнатной квартиры, купленной родителями, а я иногда думала о ее ребенке. Каким она его воспитает?!.

Через год после окончания школы ко мне зашла Мещерская. Она училась в мединституте и у нас бывала довольно часто. Она считала меня и моего мужа «виновниками» избранной ею профессии. Хотя это вышло нечаянно. Однажды я предложила десятиклассникам посетить операционную, где работал мой муж. В клинике не хватало санитарок, и они искали энтузиастов медицины. Среди семерых любопытствующих оказалась и Даша Мещерская. Раньше она не собиралась становиться врачом, да и вид крови переносила неважно, но что-то ее увлекло на этот путь, отнюдь не самый легкий и спокойный для девушки. Правда, просто санитаркой она не стала. Мещерская прекрасно сдала экзамены в мединститут, а потом пришла в клинику к моему мужу и оформилась санитаркой на полставки. Мне она объяснила, что решила учиться и работать «для независимости». Ее отец был известным конструктором.

…В этот вечер Даша казалась особенно молчаливой и сосредоточенной. Она рассеянно пила чай, рассеянно листала журнал «Экспериментальная хирургия и анестезиология» и, только одевшись, чтобы уйти, уже в дверях вдруг сказала дрогнувшим голосом:

— Марина Владимировна, я должна вам сказать, я уже несколько дней собираюсь… в общем, Соколов умер…

Я не сразу ее поняла, не сразу сообразила, какой Соколов. Потом растерялась, на секунду даже решила — может быть, розыгрыш?! Соколов, один из самых сильных мальчиков класса, сгибавший пальцами пятаки?! Нет, такими вещами не шутят, тем более — Мещерская…

А она смотрела на меня и все старалась проглотить комок в горле.

— Отчего он умер? — спросила я почти спокойно, я все равно не могла в это верить.

— Нелепо, как и все, что он делал…

Она теребила ручку сумки, надетой через плечо, точно это помогало ей сохранять выдержку.

— В драке?

— Даже не в драке. Даже трезвый. На лыжах катался в воскресенье, прыгал с трамплина в Крылатском, ударился головой…

— И сразу погиб?

— В том-то и дело, что нет. Он встал, пошел домой после ушиба, утром только пожаловался матери, что болит голова. А потом на заводе потерял сознание. Его на «скорой» — и в больницу, в обычную больницу… Никто из ребят меня не разыскал, не известил.

Она морщила лицо, точно собиралась заплакать, но в последнюю секунду удержалась. Она всегда умела себя пересиливать, как бы ей ни было тяжело… Только страдальчески свела брови.

— Самое дикое, что это была мозговая травма. Ну, по нашему отделению. Надо было немедленно оперировать при такой обширной гематоме, а в той больнице в обычном порядке пока разобрались, пока вызвали консультанта, он и умер, не приходя в сознание…

Она с силой ударила кулаком по стене, точно хотела физической болью заглушить другую, более мучительную. Боль от угрызений совести. Боль сожаления по тому, что могло у них быть, что так и не осуществилось…

— Нелепо, просто не верю. Вот закрою глаза — и вижу его.

— Ты его любила? — задала я вопрос, который так и не решилась задать два года назад.

Мещерская недоуменно посмотрела на меня, точно просыпаясь:

— Не знаю. Я до сих пор помню каждую встречу, каждое слово… Но скажите, разве я была не права, что порвала с ним?

Я молчала. Раньше-то я была полностью на ее стороне, а сейчас вдруг все, из-за чего они ссорились, осветилось иным светом. Или это от потрясения?! Даже свой голос я слышала точно со стороны, словно меня завернули в вату…

— Не верится! Если бы хоть ради дела погиб…

Даша почти не двигала губами. Лицо ее казалось застывшим, постаревшим. Хотя она единственная из девочек нашего класса почти не изменилась после окончания школы. Она не срезала длинные волосы и носила их низким узлом на затылке, она не пользовалась косметикой, не следила за модой. На ней была строгая кофточка собственной вязки. У нее была теория, что девушка должна «одеваться своими руками», поэтому Даша прекрасно шила и вязала.

— Когда похороны?

— Уже были.

Она улыбнулась, но улыбка не украсила, ее лицо точно шрамом перерезало.

— Его мать никого не хотела из школы звать, и отец согласился, хоть в этом договорились…

Долго после ее ухода я сидела, странно обессилев. Мне не хотелось убирать, готовить, вязать. Я чувствовала, что никакие привычные домашние дела сейчас не успокоят меня. Соколов упрямо вошел в комнату, беловолосый Соколов, похожий на Ивана-царевича с палехских шкатулок. Вошел, чтобы довести до конца наш так и не состоявшийся разговор…

В то яркое морозное утро я шла в школу и вдруг увидела идущую мне навстречу пару. Высокий, слегка сутулящийся парень в замшевой куртке и девочка, висевшая на его руке. Она казалась совсем маленькой в своей мальчишеской шапке со спущенными ушами, она что-то щебетала, поглядывая на него снизу вверх. И вдруг он резко выдернул у нее свою руку, резко остановился, наклонился… и с силой толкнул девочку.

Я замерла на месте, точно ударившись о стену. Это было дико, неожиданно, нелепо. А он пошел мне навстречу с таким видом, точно ничего не произошло, даже глаз не опустил. Девочка секунды две оставалась сзади. Больше всего меня поразило, что и на ее лице ничего не отразилось, ни гнева, ни возмущения.