Наталья Ким - Mainstream

Они ждали трамвая на остановке. Линия пересекалась в этом месте с дорогой, делавшей крутой поворот. Мирта, как обычно, вынюхивала что-то на обочине, Лиза долбила ногой лед на луже. Начинался первый гололед.

Перевалившись через трамвайные рельсы, в нескольких метрах от Лизы остановился грузовой фургон, из него вышел человек и направился к Мирте. Потом Мирта взвизгнула, захрипела, ее подбросило в воздухе, перевернуло. И только после этого Лиза поняла, что мужик в темной ушанке и фуфайке волочет по наледи бешено извивающуюся собаку. Ее Мирту! Лиза кинулась к нему с криком: «Это моя собака! Она в ошейнике! Дяденька, не надо!» Но дяденька уже закидывал Мирту в фургон, а когда Лиза подскочила к нему, то получила такую оплеуху, что полетела кубарем вдоль дороги, обдирая руки об асфальт. Навстречу красным «Жигулям».

Увидев, что натворил, мужик сиганул за руль и дал по газам.

Оказывается, она уже давно била кулаком по директорскому столу и кричала: «Догнать и убить!» — так продолжалось, пока в школу не примчался вызванный с работы папа. Мама тоже ехала к ней. Водитель «Жиги», до смерти перепугавшийся, когда под колеса по наледи полетел ребенок, так и сидел с ее лопнувшим ранцем в приемной.

Её спасло чудо. Водитель умудрился затормозить и как-то вырулить, Лизу протащило немного по дороге в обратную сторону, пока от попавшего под колеса ранца не оторвались лямки. Уж не известно, что такое она сказала водителю, но тот отвез ее не в травмпункт, а в школу. А там она сама добралась до директорского телефона и позвонила в милицию. Только ей никто по телефону не поверил.

К тому времени секретарша вызвала директрису с занятий, а преподаватели, чьи уроки проходили в соседних кабинетах, сами сбежались на страшные крики. Лиза с содранными руками и коленями, разбитой бровью, вся в грязи и в крови кричала про фургон, Мирту, живодера… Учителям понятно было только, что девочка попала под машину и у нее шок. Успокоить восьмилетнюю Лизу никто не мог.

Когда прибежал папа, она стала приходить в себя. Впервые увидела свои ладони с лоскутами кожи и впечатавшимися в застывшую сукровицу крошками песка и асфальта, оторванную подошву и разлезшиеся швы правого ботинка.

Теперь уже папа вызывал милицию, «скорую», потом все спрашивали ее, что за машина, какие номера… Какие номера?!

Она не помнила. Помнила петлю из стальной проволоки с деревянной ручкой, на которой тащили за шею Мирту, брезентовую рукавицу, ушанку и мерзкую харю живодера, асфальт, шины, залепленное ледяной грязью дно машины. А вот номера не помнила.

От этого она перестала спать. Сидела ночами на постели и пыталась вспомнить хоть что-нибудь, что помогло бы спасти Мирту. Или поймать ее убийцу.

Через несколько недель после того, как с Лизы сняли бинты, мама сказала, что, возможно, Мирта жива. Что, как ей кажется, она видела похожую собаку, когда проезжала в автобусе по одному из дальних заводских районов. Таких собак, как Мирта, подумала Лиза, почти нет. У нее очень редкая окраска. Значит, Мирта жива.

Но поехать тут же на поиски родители отказались. У них нашелся миллион причин, чтобы не поехать никуда на следующий день и еще через день. Тогда Лиза решила, что ждать никого не надо.

Вместо того, чтобы идти в художку, она села в автобус и отправилась искать свою собаку. Мама ничего точно не сказала, поэтому выходило, что прочесать надо частный сектор на протяжении нескольких автобусных остановок.

Лиза вышла на незнакомой остановке посреди зимы. Солнце уходило очень рано, его оранжево-красный диск висел над горизонтом в морозном мареве. Под горой лежал целый город из заводских труб. Здесь ей стало по-настоящему страшно. От холода слезились глаза, но слезы сразу замерзали на ресницах. Больше всего хотелось закричать и убежать отсюда. Лиза даже перешла на другую сторону дороги, туда, где была автобусная остановка, чтобы ехать в обратную сторону.

Только как же тогда Мирта? Лиза знала, что холода та не боится, но если она бегает здесь одна и не знает, как вернуться домой… Или, может быть, ее избили или ранили…

«Мамочка…» — прошептала Лиза и свернула в первый попавшийся переулок.

Сначала она просто шла по улице с заснеженными по крыши домами. Дым из труб поднимался вверх и, казалось, тоже застывал на морозе. От этого дома становились похожими на подвешенные к небу елочные игрушки.

Лиза начала свистеть и хлопать варежками в ладоши. Так и бродила по пустым чужим переулкам, пока окончательно не навалилась темнота.

— Не свисти, денег не будет, — перед ней стоял мальчишка в облезлой кроличьей шапке и мышастом драповом пальто на одной пуговице, без рукавиц. Лиза видела в желтом свете фонаря только его потрескавшиеся красные руки все в цыпках. — Ты хто, прынцесса?

— Вот, — Лиза еле вытащила руку из меховой рукавички. В ней был зажат свернутый в несколько раз альбомный лист с рисунком. Она специально нарисовала Мирту, чтобы можно было спрашивать прохожих, не видел ли кто такую собаку. Только прохожих до сих пор ей не попадалось. — Собаку ищу.

Из темноты появилось еще трое таких же ободранных пацанов.

— Зыко! — Они собрались в кучку, чтобы рассмотреть рисунок.

— А чё свистишь?

— Зову ее, она ученая, на свист прибегает.

— А чё такая ученая слиняла?

— Ее украли, — Лиза сняла другую рукавицу. — Этот гад.

Портрет живодера она теперь могла нарисовать с закрытыми глазами. Она рисовала его и убивала, рисовала и убивала. Иногда вся комната к утру была завалена рваной бумагой.

— А чё так сипишь? — Мальчишка вернул рисунки. Лиза не заметила, как подкатился приступ. И забыла, что ей нельзя долго быть на морозе. Воздух входил и выходил с хрипами. Дышать становилось нечем.

— Это я замерзла.

— Ну пошли, что ли в гости, чифирить. Пойдешь?

Лиза утвердительно кивнула. Она знала, что от приступа может умереть.

Родители успели уже обзвонить все морги и больницы, когда она вернулась домой. И как-то ей было все равно, что они в тот момент говорили. В конце концов, когда сказать им уже было больше нечего, Лиза спросила:

— Мам, ты все придумала про Мирту? Ты ее не видела?

— Почему ты так решила?

— Я там была. Мне сказали, что из нее сшили унты.

— Кто сказал?

— Игорешка. Мальчик, который меня на санках на остановку вез. Сказал, что так собак ловят, чтобы унты шить. Ты ее видела или нет? А то я завтра опять туда поеду. Найду, кто там унты шьет, и дом сожгу. Пап, ты бензин дашь?

— Это еще зачем?

— Наиль говорит, без бензина дом не загорится. Мы сначала спорили, а потом решили поджигать. Потому что малолеткам мужика не завалить.

— Это кто тебя так говорить научил?! По нему же колония плачет! — папе стало явно не по себе.