Ким Сын Ок - Зарисовки ночной жизни

— А вот если мы все разом укоротим волосы, так и не засмеют авось? — закинула она удочки.

— Если мы все обстрижемся, ой, что будет-то!.. У меня сразу перед глазами рассерженное лицо деда встает…

Одна из девушек проговорила сердитым голосом, передразнивая старика:

— И какой леший в этих пигалиц вселился, с ума они сбрендили, что ли?

Девчонки опять расхохотались. На этом разговор о скупщице волос прекратился и перешел на подругу, что недавно вышла замуж. Ёнсун подумала об Ингу, который сейчас ехал в поезде. А еще подумала про воду, которая уже, наверно, закипела в котле. Надо поспешить домой да поскорее помыться. Ёнсун тихонько выскользнула из кружка подружек. Мать все еще беседовала с торговкой волос. Ёнсун пробралась в кухню и, заперев изнутри дверь, сбросила одежду. Она старалась мыться как можно тише, когда послышался еле слышный стук в заднюю дверь кухни.

— Это я… — проговорила приглушенным голосом торговка.

Ёнсун подошла к двери и сказала:

— Никто не хочет продавать.

По ту сторону двери послышалось цоканье языком.

— Ну и глупые же девицы!

— Волос-то никому не жалко, да побаиваются продавать.

— И чего боятся-то?

— А кто его знает…

С той стороны все притихло. А потом вкрадчивым голосом старуха ласково спросила:

— Ну а ты-то завтра ведь точно продашь?

У Ёнсун не поворачивался язык ответить.

— Чего молчишь-то?

— Я смогу сказать только после того, как встречусь с любимым.

— Я и его убедить смогу… Как тебе обещала, матери твоей ничего не говорила, однако, похоже, вам деньги-то еще как нужны…

— Я сделаю все, что смогу…

— Ну и лады. Я что-то уж больно устала, спать пойду, а ты давай чистоту наводи. Мужчины, они особо любят, когда ляжки намытые…

С этими словами скупщица волос, стараясь не шуметь, ушла.

Ёнсун вдруг испугалась прихода завтрашнего дня. Почему-то она была уверена, что не расстанется со своими волосами. Поэтому она решила думать только про Ингу. И думала только про него все время, пока мылась. Покончив с мытьем, она вышла во двор и увидела, что огонь, разведенный для отпугивания комаров, медленно угасал, разбрасывая красные искорки; мать, прикрыв ноги тонким конопляным одеяльцем, уснула прямо на мару, а торговка, натянув простынь до головы и лежа напротив матери, звучно храпела. Ёнсун прошла в спальню, переодела нижнее белье и легла в постель. На нее вдруг навалилась вся усталость этого длинного дня. Она сразу же уснула крепким сном.

Проснулась она с ощущением какой-то потери. Трудно сказать, то ли это ощущение, что чего-то не хватает, разбудило ее, или же, наоборот, эта опустошенность навалилась на нее уже после пробуждения… Снаружи еще было темно. Внезапно Ёнсун подбросило на постели…

— Ма-а-а-а-ма!!! — закричала она, словно это был ее предсмертный крик…

Мать босиком добежала до конца деревни, но угадать, в какую сторону в этой кромешной темноте могла податься торговка волосом, было невозможно. Ёнсун, словно зачуханный мальчонка, стояла потерянно посреди комнаты, схватившись обеими руками за голову, второпях обкорнанную ножницами как попало.

Занимался рассвет. На востоке показалась длинная серебристо-серая полоска, хотя повсюду еще царил сумрак, так что нельзя было распознать человеческого лица. Пондоги, съежившись, стояла у Тансан-наму [12] Священное дерево-покровитель, охраняющее въезд в деревню. . Прошло довольно много времени, и вот на дороге, ведущей в деревню, раздались едва слышные крадущиеся шаги. Пондоги поспешно спряталась за толстый ствол дерева, стараясь разглядеть, Гымнэ это или нет. Она следила за тем, как этот кто-то подходил все ближе и ближе. Когда почти с уверенностью можно было сказать, что это Гымнэ, Пондоги позвала негромко:

— Гымнэ, ты?

— Ага. Ну и холодрыга! — отозвалась Гымнэ.

Пондоги спустилась с холма, где стояло дерево, на дорогу.

— Давно пришла? — спросила Гымнэ, приближаясь.

— Да уж порядком.

— А мне показалось, что отец не спит, вот я страху натерпелась, пока из дому выбиралась, — проговорила Гымнэ, подходя к Пондоги. — Холодно, скажи?

— Ага, будто уже зима настала, — ответила Пондоги.

Заиндевелые рисовые поля белели в темноте. Девушки вместе зашагали по дороге, пересекающей поле. Пондоги, запнувшись в борозде, оставленной телегой, чуть не упала. Гымнэ проворно подхватила подругу под руку. Чернеющие силуэты разбросанных по полю снопов рисовой соломы пугали.

— Людей на улицах, поди, еще не будет? Или уже будут? — спросила Пондоги.

— Не будет. Но все равно пошли быстрее, ладно?

И девушка по просьбе Гымнэ зашагала еще быстрее.

— Давай ты впереди пойдешь, а я следом поспевать буду, — предложила Пондоги.

Гымнэ так и сделала: обогнав подругу, она зашагала впереди. А за ней, уставившись в землю, шла Пондоги. Ее трясло от холода. Чтобы не думать об этой дрожи, Пондоги завела разговор.

— Сегодня ночью я видела странный сон…

— Не надо сейчас о снах… — прервала ее Гымнэ. — Каким бы хорошим он ни был, все равно не рассказывай.

— Хорошо. Не буду.

Пондоги умолкла и попробовала сосредоточиться на том, чтобы шагать побыстрее.

— Тебе хоть поспать удалось. Я вообще глаз не сомкнула, — проговорила Гымнэ.

— Я тоже только совсем немного.

В деревне длинно прокукарекал петух. Услышав этот далекий крик, Пондоги загрустила, ей вдруг представилось, будто они навеки изгнаны оттуда.

— Ты слышала петуха?

— Ага. Как-то не по себе…

— Вот и у меня сердце не на месте…

Пондоги немного полегчало от того, что Гымнэ почувствовала то же, что и она.

— Как думаешь, солнце уже взойдет, когда придем в город? — спросила Пондоги.

— Скорее всего. Может, даже придем уже на рассвете, — ответила Гымнэ.

— А как выглядел тот врач?

— Очень даже симпатичный. Высокий, круглолицый, кожа белая. Наверное, генерал Ли Сун Син [13] Ли Сун Син (1545–1598), прославился созданным им кобуксоном (корабль-черепаха), благодаря которому одержал победу над японским флотом в 1592 году во время Имчжинской войны. тоже так выглядел. Только вот жалко — прихрамывает он.

— А ты все-таки смелая! Все смогла рассказать? — хихикнула Пондоги.

— Ну и намучилась я там — двух слов не могла связать… Но он, похоже, сам обо всем догадался.

Они переходили по каменному мостику, переброшенному через канавку.

— Ты умывалась? — спросила Гымнэ.

— Нет.

— Давай тогда умоемся.

— Здесь?

— Ну ладно, тогда пошли до ручья, там и умоемся!

Гымнэ вдруг остановилась. И посмотрела в сторону деревни. Пондоги тоже оглянулась вслед за подругой.

Вдали, сбившись в кучу, чернели темные силуэты домов. Окутывающий поле и все вокруг мрак прокрался и в их сердца.