Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— Не так.

— Ну конечно, Агнешке, вступающей в жизнь, — «Колумб». Это не совсем то.

— Оставьте кораблик в покое!

— Святыня? Талисман?

Пальцы Балча невольно сдавливают борт «Колумба», и тогда Агнешка почти силой вырывает игрушку у него из рук и ставит на противоположный конец стола. Для этого ей пришлось нагнуться — всего лишь на секунду, — но, выпрямляясь, она спиной натыкается на его плечи и грудь. Теплое дыхание легкого поцелуя щекочет ей шею. Короткий миг — не ознаменованный ничем, кроме, пожалуй, ощущения взаимной неловкости. И не успела Агнешка инстинктивно оттолкнуть его — Балч отступает шаг назад. Теперь ее преждевременный испуг сменяется смущением. И даже стыдом — за свою самоуверенность и смешные преувеличенные страхи. А Балч заговорил так спокойно и непринужденно, словно все, что произошло секунду назад, ей только почудилось:

— Кстати, насчет афиши. Вы ведь знаете, как обычно пишут: первоклассный оркестр, работает буфет, форма одежды любая. Вход… столько-то. Нет, лучше не будем писать сколько — вытянем, что удастся. Напишите просто: сбор в пользу школы.

— Прекрасно! — радуется Агнешка и невольно протягивает руку. — Очко в вашу пользу.

— Сколько мне причитается? — Балч до боли стискивает ее руку и совсем близко притягивает Агнешку к себе. Выражение его глаз меняется. Голодным, настойчивым взглядом он впивается в ее лицо, в глаза, в губы.

— Кусочек сахару, — защищается Агнешка с притворной лихостью и левой рукой лезет в карман плаща. — Вот, пожалуйста.

— Терпеть не могу сахара и из рук не ем.

Сердитый голос Балча звучит глухо. Агнешка почти его не слышит, ей мешает шум, пульсирующий в ушах. Она пытается высвободить руки, но Балч локтем прижал их к груди. Всей тяжестью тела она отталкивает его массивный торс, вертит головой, чтобы не коснуться его лица. Агнешка сопротивляется, но в то же время знает, хотя предпочла бы не знать, что сопротивление ее не так уж искренне. В памяти мелькает воспоминание: она видит себя рядом с поваленным на глиняный пол нахальным Юром Пащуком. Картина меркнет, проваливается в темноту.

— Пустите меня!

— Сплетен боишься? — Слышит она возле щеки его прерывистый шепот. — Не бойся… я любому сумею заткнуть рот… заткнуть рот…

Но в тот момент, когда уверенный в своем преимуществе Балч ослабил хватку, Агнешка с такой яростью толкает его, что он отлетает в сторону.

— Уходите. И дайте мне ключ от этой двери.

Еще не затих срывающийся Агнешкин голос, как раздается стук и на пороге комнаты Балча появляется Лёда Пшивлоцкая.

— Я не помешала? — начинает она лицемерным, кисло-сладким тоном, едва скользнув взглядом по Балчу и перевернутому стулу.

Агнешка не успевает собраться с мыслями, чтобы ответить ей, как Балч выпаливает:

— Ты! Зачем пришла?

— Я ищу Тотека… — обращается Лёда прямо к Агнешке, словно она и не замечает Балча. — Куда-то запропастился с самого вечера, и до сих пор его нет… Уже поздно, холодно, а он нездоров…

— Ко мне твой сын не заходит, — обрывает ее Балч. — Тебе это отлично известно.

— Я подумала, может, он у нашей учительницы засиделся, по-соседски.

— И по-соседски ворвалась к ней через мою дверь!

— Пан Зенон, — наконец замечает Пшивлоцкая своего единственного пока собеседника и обращается к нему со снисходительной усмешкой, — если вам можно посмотреть, как она устроилась, то почему мне нельзя?

— Так бы сразу и сказала. Любопытство тебя сюда принесло. Да одно ли любопытство?! Я тебе что приказал? Помочь Зависляку бутылки мыть, вино разливать.

Слой, видимо, только что старательно нанесенного грима не смог скрыть темного румянца обиды и гнева, вспыхнувшего на лице Пшивлоцкой. Однако голосом Лёда владеет превосходно.

— Вы, наверно, не знаете, который сейчас час, — тихо произносит она.

— Черт с ним, со временем! А если так уж поздно, нечего таскаться по гостям!

— Простите, я, кажется, зашла не вовремя. — Лёда заставляет себя улыбнуться Агнешке. — Вы, верно, очень устали.

— Да. Очень, — подтверждает Агнешка. — Я только что сказала об этом паку Балчу.

— Весьма сожалею. Я все же надеялась, что мы с вами поболтаем по-приятельски.

— Охотно, но только не сегодня. — Агнешка еле сдерживает раздражение. — Извините меня! Спасибо, что зашли, и вам обоим в с в о ю о ч е р е д ь желаю спокойной ночи.

Они будто и не слыхали. Балч присел на корточки возле Флокса и безо всякой нужды пытается нарушить его сон, должно быть, проверяя, насколько успешно ему удалось одурманить беднягу. А Лёда, вместо того чтобы направиться к двери, подходит к столу, берет в руки кораблик и рассматривает его со всех сторон, не обойдя вниманием, разумеется, и посвящения на борту. Агнешка сжимает кулаки от злости. Ей хочется зареветь во весь голос, кричать, топать ногами, выгнать в шею этих нахалов. Ну что за люди! Устроили тут соревнование — кто кого пересидит. Улаживают свои делишки за мой счет. До чего ж они бестактны, бесчувственны. И такими же будут завтра, послезавтра, всегда — и я с ними. Зачем пришла эта Пшивлоцкая! И вдруг Агнешка ловит себя на постыдном открытии: она вовсе не испытывает благодарности к Лёде, как следовало бы, за то, что та выручила ее в трудном положении. Наконец-то Пшивлоцкая оставила кораблик в покое. Теперь она схватила и подносит к близоруким глазам лист картона, приготовленный Балчем, но, к счастью, не переворачивает его.

— Мне показалось, что это ваш диплом. — Пшивлоцкая с искренним или притворным разочарованием откладывает лист. — Вы такая молоденькая… наверно, прямо из института?

— Да.

— В самом деле? Это ваша первая должность?

— Первая.

— Как интересно. А почему именно сюда? В такие условия?

— По собственному желанию. Я воспользовалась правом выбора, получила согласие — все очень просто.

— Мне трудно это понять.

— Как-нибудь в другой раз я, может быть, объясню вам получше.

— Простите мое профессиональное любопытство. Видите ли, я тоже была учительницей. Поэтому мне хотелось бы знать…

— Врешь! — с неожиданной яростью перебивает ее Балч. — Это я скажу, чего ты хочешь. Ты выясняешь, кого я к себе привел! Это ее беспокоит! — продолжает он, обращаясь теперь к Агнешке. — У-чи-тель-ни-ца! Учила в Хробжицах — пока не выгнали.

— Неправда! — кричит Пшивлоцкая. — Я… по собственному желанию. Замолчи!

В один миг от Лёдиной притворной сдержанности не осталось и следа, косметический румянец погас, побурел на ее бледнеющих щеках.

— Убирайся! Убирайся отсюда! Ты! — Балч подталкивает Лёду к двери.

Они натыкаются на угол железной кровати, и Балч на ходу с яростью отшвыривает ее почти на середину комнаты. Еще минута, и вот хлопает дверь, скрежещет ключ в замке снаружи, с той стороны, вот где-то в глубине дома замирают последние ноты дуэта взволнованных голосов — и Агнешка наконец остается одна. Мерзавец, так и не дал ключа. Агнешка передвигает кровать к другой стене, а роковую дверь загораживает столом, хотя бессмысленность этого поступка очевидна, и только не понятно, плакать от этого хочется или смеяться. А еще нужно заняться Флоксом. Что он тебе сделал, этот страшный человек? Агнешка наклоняется над щенком, прислушивается к его дыханию и быстрым несильным ударам сердца. Пес лежит на боку, напряженно вытянув лапы и откинув назад голову. В щелках полузакрытых глаз еле-еле мерцает мутноватый отблеск света. Ну, наконец-то заворчал сквозь сон — почувствовал ласковое прикосновение. Ничего тебе не будет, песик, отоспишься, ты просто немножко пьяненький. Нельзя нам доверять этому человеку, помни!