Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

Как она выскочила к ним во двор? Как провела — среди собравшихся в ожидании праздничного вечера людей — к себе в комнату? — Агнешка едва помнит. (Е г о там не было, мимоходом запечатлевается в сознании, но она тут же гонит эту мысль.) Стах! Иза! Толек! Самые дорогие, самые близкие друзья колумбовских времен. Самые верные. Сегодня ночью она думала о них, словно они находились на краю света, — а они уже здесь. Первые гости. Первые в ее жизни гости — где, когда она была у себя дома? Значит, так это выглядит — стол придвинут к кровати, вместо стула поставлен на попа чемодан и уже надымили, уже Иза выудила сливы из оставленного про запас компота, неважно, что нечем их угостить, откуда у нее может быть. О, несколько кусочков сахару, превосходно, это даже символично, особенно для Стаха, впрочем, они привезли с собой вино и всякую еду, а потом можно будет наведаться в буфет, вы ведь читали афишу; Толек, ты захватил карты? Сыграем парочку робберов. О чудесная обыденность, с какой чудесной быстротой ты поглотила чудесную, но мучительную новизну, потому что сейчас лучше, привычно, никто ничему не удивляется, сидим, потягиваем вино, даже я, закусываем соленой соломкой, давайте сыграем в бридж, вот и прекрасно, вот и для чуда нашлось место.

Увы. Опять-таки желаемое не совпадает с действительностью. Желаемое Агнешкой. Ей бы хотелось, чтобы они не заметили этой афиши, но как же можно ее не заметить? И чтобы вся эта затея с вечером лопнула, чтобы не нужно было думать о нем и говорить или чтобы по крайней мере этот вечер сам собой, безо всякого постановления, перенесся на другой день. Увы. За дверью, в школьной комнате, все громче топот, все слышнее шаркают ногами в слишком, наверно, тесных башмаках и неуверенно пока еще покрякивают, покашливают, переговариваются. Наконец раздается нестройное бренчание настраиваемых инструментов. Все эти звуки постепенно подавляют легкость и непринужденность дружеской вечеринки у Агнешки. Бридж не клеится, и напрасно Стах призывает партнеров быть повнимательнее. После очередного скучного розыгрыша Иза тащит Агнешку в угол и почти насильно заставляет ее переворошить все тряпки и принять участие в обстоятельном обсуждении: как и во что одеться. Вот уже и Толек втянут в неожиданно забурливший круговорот событий, охвачен растущим возбуждением — он держит перед Изой зеркальце, чтобы она могла примерить бусы, а Стаха заставляет аккуратно застегнуть рубашку. Стах, нахмурившись, неведомо в который раз собирает, тасует и сдает карты. Итак, думает Агнешка, натягивая чулки, в сложившейся ситуации следует спасать все, что удастся. Без лишних чувств, без восторженности. По-дружески. Со Стахом — так, как ей хотелось в мечтах и как она запретила себе мечтать еще этой ночью, — сегодня не получится. Значит, на самом деле — и тут наконец Агнешка понимает, каково ее искреннее желание, и содрогается при этом соприкосновении с правдой — ей хотелось бы, чтоб они навестили ее как-нибудь в другой раз, только не сегодня.

А Иза, не пытаясь сдержать любопытства, подбегает к двери и глядит в замочную скважину — что же это за вечер.

— Почему они не начинают? — беспокоится она. Но после недолгого внимательного наблюдения тон ее голоса неожиданно меняется. — Честное слово, мне нравится.

С т а х. Что?

И з а. Не ч т о, а к т о. Высокий, мужественный, в моем вкусе. Ах, какой красивый!

С т а х. Толек, скажи ей, чтоб отлипла от двери.

Эти слова почему-то раздражают Агнешку. Она заступается за подругу:

— Твой братец, Иза, становится брюзгой. Как ты только его выносишь.

Иза, не подозревая о существовании подспудных осложнений, беззаботно смеется:

— И ты вынесешь, я уверена. Я ведь только до поры до времени. — И она многозначительно подмигивает Толеку. — А пока что у брата неплоха хата.

— Я думаю! — Толек строит жалобно-смешливую гримасу. — Где уж мне тягаться с бакалавром.

— А ты нас, девочек, не оскорбляй, — вспыхивает Иза. — Мы с ней тоже б а к а л а в р ы.

— Я и не думаю вас оскорблять, я просто завидую. А Стах у нас пошел в гору, вот что. Квартира доктора — это звучит гордо. Сестра доктора, жена доктора — весьма солидно.

— Бог с ней, с солидностью, — перебивает его Иза. — Денежки, жратва, кино, концерты, приемы — это да. Но ты не беспокойся, Толечек, нам и так будет хорошо. Лишь бы не в деревне.

Стах в сердцах швыряет карты на стол. Его красивое, совсем еще детское лицо заливается краской.

— Честное слово, я тебя не понимаю, Агна, — ломающимся тенорком взволнованно восклицает он, — Как ты могла на это согласиться!

— На что, Стах?

— Ты что, смеешься? На эту глушь, на этот сельский примитив. Я бы тут ни одного дня не выдержал…

— …без бриджа.

— Я к тебе приехал, а не в бридж играть. И не на мужицкую гулянку.

— Каждый из нас по-своему представляет, чего он хочет.

Толек протяжно, многозначительно свистит:

— О-го-о… Полемика обещает быть принципиальной. О высшей сути идеалов.

— Благоразумие тоже идеал, — бросает Стах, а поскольку он любит подчеркивать свое раздражение жестами, то невольно задевает свисающий с лампы кораблик. И тут он узнает его, задерживает на секунду в ладонях, смутившись и, пожалуй, растрогавшись, и злость вспыхивает в нем еще сильнее.

Иза, которая всегда схватывает все на лету, упрямо надувает прелестные пухлые губки:

— Колумб благоразумием не отличался.

— И в конце концов остался в проигрыше!

— Как для кого, — вмешивается Толек с явной подковыркой.

— Для себя. К черту! — кипятится Стах. — Архипольские рассуждения. Разве нельзя чего-то добиться, не проигрывая? Что это — извечный наш долг?

— Давайте не ссориться. — Теперь Иза принимается всех успокаивать. — Как бы то ни было, все мы — дети «Колумба».

Но Стаха не так-то легко убедить.

— Тем более мы не допустим, чтобы Агнешка погибла, — мрачно, с достоинством хмурит он брови и, описав рукой широкий круг, с пафосом заканчивает: — Разве это жизнь?

— Да она всегда была сумасбродка, малость чокнутая, — вздыхает Толек с теплой и насмешливой снисходительностью в голосе. — Известно, Агнешка-пионер. Крестная мать нашего дома родного — «Колумба». Ах, как я тебе, Агна, завидовал!

— Мы все завидовали, — признается Иза. — Но что поделаешь, от поэзии приходится переходить к прозе, такова жизнь. Сегодня и поверить трудно, что мы сами, такие еще сопляки, привели тогда в порядок эту полусгоревшую развалюху…

— А знаете, — вмешивается Толек, увлеченный волной воспоминаний, — ведь со своими ободранными стенами и торчащими трубами она тогда и в самом деле напоминала старую разбитую посудину.

— Кому же первому пришло в голову это название… — задумывается Иза. — Кажется, мне.