Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

Наверно, этот обманчивый покой и разоружил ее внутренне. Ведь первое время она ждала со дня на день, что ее отзовут. Если история с подставными детьми и обманутыми инспекторами разнеслась по всем Хробжичкам и Хробжицам, то ведь о ней должны были услышать и еще кое-где. Однако же нет — тишина. Агнешка не торопилась в город, опасаясь нежелательных разговоров и неизбежных выяснений, но, к счастью, ее никто не вызывал. Она могла бы догадаться, да и догадывалась, что некоторые длительные поездки Балча в город способствовали улаживанию того, чего она сама не смогла бы уладить. Он взял на себя все административные и хозяйственные дела, связанные со школой. Даже привозил из повята ежемесячно ее зарплату. Зимой следил за тем, чтобы и в школе и у нее всегда были дрова. И Агнешка закрывала глаза на то, что часть топлива, поддерживающего жар в железных печках, смахивала на жмых, на высохшие круги винокуренных выжимок. Скупо и мимоходом он как-то сообщил ей, не рассчитывая на ответ, что скоро оборудует второй школьный класс, — вскоре после этого Семен заодно с обычным жидким товаром повез в Джевинку доски, чтобы заказать новые парты. Балч улаживал, решал и устраивал все. Ему, диктатору, это нравилось. Пока Агнешкой владела неуверенность и неопределенные опасения, это единовластие отвечало ее тайным интересам. Она чувствовала себя защищенной и могла уйти с головой в чисто школьные дела. Надвигавшаяся гроза прошла стороной, где-то вдали, и постепенно ей перестали сниться гневные лица пани Игрек и Елкина-Палкина. Балч ни о чем не упоминал, так что и не надо было благодарить. Если бы не стыд за свою нерешительность и безнравственную терпимость в отношении его манеры хозяйничать и распоряжаться, она бы чувствовала себя куда уверенней и спокойней.

Укоры совести Агнешка заглушала усердием. Вместе с Тотеком она перенесла из зала в школу немецкую библиотеку, на этот раз посвятив в дело Лёду, а то по недостатку опыта Агнешке было бы трудно решить, что с этим делать. Вопреки ожиданиям Лёда охотно взяла на себя доставку книг. Она и в самом деле отвезла их в город, вернулась оттуда очень оживленная и довольная собой, без конца хвасталась тем, что передала находку не более не менее как в воеводскую библиотеку, а кроме того, и это намного важнее, возобновила ценные знакомства с приятелями покойного Адама. Этим она давала понять, что, стоит ей только захотеть, приятели мигом устроят ее в городе на великолепных условиях. Она громко заявляла об этом еще не раз, видимо рассчитывая на какую-то реакцию Балча. Но Балч после ссоры с Лёдой не интересовался ее делами, а вот Тотек стал опять рассеянным и что-то слишком уж часто задумывался на уроках, одолеваемый противоречивыми чувствами: радостью оттого, что Балч поссорился с матерью, надеждой на переезд и страхом перед неведомым. Со временем за немецкие книжки была прислана небольшая сумма, каковую Пшивлоцкая, видимо, чтобы сделать Агнешке приятное, передала по всей положенной форме в школьную кассу. Идиллия! Поистине оба они, Балч и Пшивлоцкая, которые одинаково, хоть и по разным причинам, избегали Агнешку, взяли на себя парадоксальную роль ее ангелов-хранителей.

Не заглянула ли Лёда, задумывалась потом Агнешка, и в Джевинку, когда возила книги? Ибо сразу по ее возвращении, на горизонте появился пресловутый Зарытко.

Пресловутый Зарытко! Енджей — так он по-старомодному представился и тут же пригласил Агнешку на свои именины. Тотек не знает и не может знать, да и никто не знает, что это была вторая встреча; первая состоялась за день до его визита. Случилось это в воскресенье, в полдень, когда она собирала на косогорах, возле замка, прихваченный морозом шиповник. Там-то ей и попался на глаза какой-то велосипедист, невзрачный и обтрепанный. Она приняла его за бродячего ремесленника, но едва он заговорил с ней, как она мгновенно снизила его квалификацию: нет, это не точильщик, не волочильщик, а всего-навсего деклассированный интеллигент. То есть полуинтеллигент. Ужасающая цветистость речи. Но при всех отвлеченностях и недомолвках это речь пролазы. Социалист-мистик, почти пророк. Обойденный признанием философ. Борец. Всегда воевал против социальной несправедливости, и составленный им гороскоп — знакома ли она с астрологией? — подтверждает все его предсказания. Под линялыми, поэтически затуманенными глазами набрякли мешки, во взгляде — горечь мировой скорби, а также хитрость и самодовольство. Вы случайно не партийная? Ему удалось узнать Агнешку по детальному описанию ее красоты, как он выразился. Кто дал описание? Одна приятельница, сообщил он, участница той знаменитой аферы с инспекцией. Разве он, Енджей, мог знать, что они встретятся, когда солтыс Балч повез его детей на экскурсию к этим старинным развалинам.

Длинный нос с красной нашлепкой на кончике. Что этот тип искал возле замка, что вынюхивал? Теперь, после получения новых сведений, после признания Тотека, напрашивался простой вывод: он собирал материал.

На другой же день он пришел, вернее, приехал к ней на своем велосипеде — на сей раз элегантный и надушенный, из чего она заключила, что накануне он все же не рассчитывал на встречу. Этот визит Агнешка хотела бы забыть поскорее. Не то маньяк, не то полоумный, он внушал ей стыд и жалость. Чуть ли не с порога Зарытко сделал предложение. Говоря точнее, предложил ей, одинокой и беспомощной, свою руку. Свою жилистую, цепкую, землистую руку с пальцами, синими от чернил и желтыми от никотина. Свои мутные косящие глаза. Нос с нашлепкой. О пресвятая Агнесса! Она отнеслась к этому как к неудачной шутке. Но он не шутил. Она решительно и без разговоров выставила его. Он выглядел более изумленным и озадаченным, чем она сама. Кто вселил в него столь наглую надежду?

Сегодня Тотек сообщил ей нечто такое, что она в самом деле не знала. Оказывается, после визита к Агнешке Зарытко был у Пшивлоцкой. Но она знала другое. Хрупкий, преходящий покой снова оказался под угрозой. Поездки Балча опять участились, что удивило многих. Бобочка после своего паломничества в Бялосоль и тамошнего совещания со своей родственницей начала сообщать по секрету, что положение солтыса не очень-то прочное. Среди женщин пронесся слух, взявшийся неизвестно откуда: на Балча кто-то доносит. К нему опять наведался Мигдальский, и людям удалось подсмотреть и подслушать, как солтыс после долгой беседы швырнул в милиционера протоколами, подсунутыми ему на подпись, и заорал: «Кто-то схлопочет от меня по морде! По морде!» Такая формулировка давала простор новым домыслам. Люди поглядывали друг на друга как-то странно, на нее тоже. Да, на нее тоже, на нее даже в первую очередь. Одни с одобрительным признанием, другие с догадливой усмешкой, а кое-кто из дружков гвардейцев — враждебно. Как они смеют, за кого они ее принимают? Она не собиралась завершить свой поединок, начавшийся с первого же дня, таким способом. Она была в панике. Скрывшиеся было тучи опять появились на горизонте, страшные, угрожающие. Самое удивительное, что на этот раз она меньше всего боялась за себя. Ей хотелось поговорить с Балчем, но она лишила себя такой возможности. Приходилось расплачиваться за свою гордость. Балч снова уехал, его не было целых два дня. Вернулся он молчаливый, непроницаемый. Она лихорадочно и беспорядочно соображала, чем она могла бы помочь, как могла бы воспрепятствовать. Но чему? Кому?