Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— Доктор отрезвеет — скажет.

— Хорошо. Иди за ней.

Но в этот миг открываются со стуком задние дверцы и в свете фар появляется Стах со своим докторским саквояжем.

— Где больная? — Голос его звучит трезво и деловито. — Начнем с первой помощи. Агна, — говорит он уже на крыльце, — помоги мне: согрей воды. — И Семену: — А машину поведете вы, это правильно.

Поднявшись за ним на крыльцо, Агнешка пропускает в дверях Балча. Оборачивается. Качаясь, он пересекает два световых конуса и тут же исчезает за машиной в густой тьме.

Тотек тоже видит, как он быстро, все быстрее бежит к деревне, словно человек, спасающийся бегством от кого-то или от чего-то. Такой у солтыса вид, хотя никто за ним не гонится, не загораживает ему дороги, и далее Тотек, чувствуя себя слабым противником, отпрыгивает в канаву и приседает, чтобы избежать встречи. Наверно, из-за этой минуты промедления он уже и но успевает, выжатый и обессиленный, застать у лачуги Бобочки машину. И к счету обид на Балча присоединяется тоска, страх, неведение, отчаяние за мать, нелюбящую и нелюбимую, но ставшую сегодня такой родной. С каждым днем она будет ему все роднее, пока он не узнает, что жизнь ее вне опасности, пока не успокоится за нее.

В эту ночь увидит Балча и Уля, выглядывающая из-за крыльца и ждущая, когда вернутся люди, помчавшиеся к ее дому. Увидит, как он, шатаясь, пробежит через двор. Как задержится возле доски объявлений и возле повешенной на шест железины. И вдруг услышит долгий звон, безумный и дикий звон над уснувшей деревней. Где-то загорится одно окно, потом другое, третье, а миг спустя эти окна, словно бы передумав, недовольно погаснут. Она заметит, как он будет ждать и прислушиваться понапрасну, и наконец услышит его вздох, такой надрывный, будто солтыс хотел закричать, но в груди не хватило для крика воздуха.

— Ряска — водяное растение. Клетки ряски скапливаются студенистыми гроздьями, придающими поверхности воды зеленоватую окраску.

— Хорошо. Теперь ты, Петрек, читай дальше. — И, не отрывая глаз от раскрытого окна, она кладет руку на плечо мальчика, сидящего ближе всех.

— Я не Петрек, я Томек.

— Как твоя фамилия? Да ты же Зависляк.

Мальчик смотрит на нее с удивлением, по классу проносится одобрительный смешок, ребята всегда так смеются, когда учительница хочет пошутить, и она тоже улыбается, лишь бы никто не заметил ее предельной рассеянности и даже более чем рассеянности — пожалуй, подавленности, полного отсутствия внимания, увлечения. Уж не больна ли я, пугается Агнешка, или же это первый теплый день ранней весны так ошеломляет человека и сбивает с толку.

— Ну, хорошо, Томек. Вернемся к ряске, этому водяному растению. — Она сосредоточивается только на миг, чтобы успеть распорядиться: пусть все по очереди читают из ее учебника по пяти предложений.

— Не разговаривайте, ребята, будьте внимательны, на эту тему будет контрольная.

Ах, пускай шепчутся, пускай будут невнимательными. Зачем бояться контрольной, если всех учеников в классе можно сосчитать сегодня по пальцам. Этот день был потерян для учения с самого утра.

Спозаранок заморосил тихий дождь. Агнешка понадеялась, что он не уймется, что, дай бог, разыграется отчаянная непогода и солтыс отменит назначенное торжество. Наивная надежда. Будто речь шла о пикнике для малышей, а не о мужском солдатском празднике. Разом унялись и дождь, и несильный ветер, а тучи разошлись. Осталась лишь прозрачная жемчужная дымка над озером да сверкающие бусами капли, нанизанные на ветки и дрожащие на почках каштанов. Первая в этом году пара аистов покружилась над рыбацкой пристанью и полетела в Хробжицы — в Хробжичках ни на одной крыше нет аистовых гнезд. Сразу после прилета аистов, еще до того, как Агнешка пошла в школу, у дверей Балча остановилась «победа», вся забрызганная грязью. Едва Зависляк увидел ее из своего сада, как тут же кинул лопату и побежал к замку. Зря он испугался раньше времени. Из машины вылезли трое мужчин: седоватый армеец в офицерской форме, какой-то лысый невзрачный штатский и ксендз. И миг спустя начали раздаваться то там, то здесь распоряжения Балча: Павлинке было велено идти обслуживать гостей, накрыть в два счета стол. Семену — собирать народ. Значит, все-таки… Уж ветераны устроят спектакль, раз ожидаемые гости приехали.

Среди этой суматохи, разразившейся в последождевой тишине, среди ощутимо нарастающего волнения школьные уроки не могут идти нормально. Впрочем, Агнешка ждала подобных осложнений и объявила накануне, что предоставляет ученикам свободу выбора: кто хочет, пусть приходит в школу, а кто хочет, может пойти с родителями на кладбище. Ее как-то особенно болезненно задело, что этим условным освобождением воспользовался Тотек. Она рассчитывала на его чуткую солидарность и вообще хотела, не называя даже самой себе главного мотива своих скрытых желаний, чтобы этот день, этот насильственный и бессмысленный праздник, прошел для детей наиболее буднично. Насильственный и бессмысленный! — упорствует она в своем неприязненном бунте. День поминовения — на кладбище. Сочельник — на кладбище. А сегодня опять. Славная годовщина резни, так уж и быть, героической и в свое время неизбежной, ладно, но и жестокой, и жуткой резни, память о которой служит уже немногочисленным ее участникам всего-навсего поводом для пьяных сборищ. Только для этого. И кто знает, так ли уж хочется ветеранам праздновать сегодня. Ибо отношение остальных прохладное, это более чем очевидно. Даже Зависляк выбрался сегодня чуть свет копать грядки. От кузницы доносится звон лемеха, и Агнешке сначала показалось, что это Семен колотит в гонг, в тот дальний, что висит на прибрежном тополе. Не этот ли звон вернул рыбаков с озера: их лодки, чернеющие в дымке, медленно и вроде бы неохотно возвращаются к берегу.

Эту часть озера хорошо видно в просвете между магазином и домом Зависляков — голые деревья еще не закрывают его. Семену все же удалось собрать кое какой народ. Старается Семен, несмотря ни на что, он остается преданным адъютантом, а может быть, ординарцем — Агнешка нетверда в этих званиях, — да и как не стараться, если приехавшие гости ждут, и, вероятно, с нетерпением. Странно, что никто не ударит в главный гонг во дворе, в который всегда бьют, когда собирают сходку: неужели научились наконец уважать школьные занятия, неужели решили не мешать Агнешке и ребятам! Так, взвешивая в безличной форме все эти обстоятельства, она не отрываясь смотрит в окно, в одну и ту же точку: ее не интересует тройка гостей, стоящих в сторонке и болтающих, покуривая, не интересует и все более многолюдная толчея у магазина, где по-прежнему командует Пеля — она то и дело выносит томящимся в ожидании мужчинам пиво и заодно забирает пустые бутылки.