Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

Через несколько минут, думает Агнешка, все кончится. В конце концов Павлинка подала в класс этот незадачливый чай с бутербродами и приезжие угостились на скорую руку, кое-как. Павлинка что-то невеселая. И для нее этот день был тяжелым. Вместе с детьми в школу пришли и несколько женщин. Из мужчин никто не явился. Сейчас в очереди к Стаху с терпеливым и слегка испуганным видом сидят несколько запоздалых ребятишек. Похожий на Костюшку ассистент уже справился со своей нормой и занялся чисткой и складыванием в сумку инструментов. Он крайне деликатен и скромен, держится все время в сторонке, видно, сообразил уже, что его старший коллега знаком с учительницей, а может, и более того, и, значит, не нужно мешать. Шофер и Семен, облокотись на перила крыльца, покуривают, неторопливо и степенно беседуют, то и дело поглядывая на окно: дескать, скоро ли конец. Остался лишь один пациент, дошкольник: он уже открыл рот, а сам готов дать реву при одном виде ларингоскопа. Мать стоит у двери и подбадривает его, монотонно уговаривая: «Стой прямо, будь молодцом, собью тебе гоголь-моголь, не срами маму, получишь гоголь-моголь…»

— Что теперь? — спрашивает Стах, не прерывая осмотра.

Агнешка заглядывает в список, проверяет густой столбик крестиков против фамилий.

— Почти все. Может, подождем еще немного?

Кончив, Стах легонько толкнул мальца в сторону двери. Тот попрощался, Агнешка со Стахом одновременно ответили и улыбнулись друг другу. Стах потер глаза тыльной стороной руки и подошел к тазику с водой.

— Так что же теперь? — повторяет он уже многозначительнее.

— Теперь будем прощаться, Стах.

— А потом? — Он моет руки и по-прежнему не смотрит на нее, но голос у него дрогнул.

— А потом мы однажды встретимся. Как в песне.

— Не шути! — сердится он и на ее слова, и на улыбку, не такую уж непринужденную и беззаботную, как хотелось бы Агнешке. — Ты даже писать перестала.

— И ты тоже.

— Ты первая!

— Разве теперь это важно, кто первый…

— Изменилась ты. — И, внимательно поглядев на нее, добавляет: — Словно бы подросла.

— Просто похудела.

— Может быть. Во всяком случае… стала еще красивее. Правда.

— И ты изменился, — тепло отвечает она. — Теперь ты важный человек, доктор…

Стах бросает на скамью льняное полотенце и хватает ее за руки.

— Агна!

— Тише! Костюшко смотрит.

— Кто?

— Так, глупости. Погоди. Надо узнать насчет этих мародеров. Пошлю Семена к солтысу.

— Можете не искать солтыса, — отзывается с порога Балч. Оторопевший Стах отпускает руки Агнешки. — Солтыс здесь. К вашим услугам, доктор. — Он подходит и протягивает руку. — Какие вы оба образцовые. Учительница и врач — плакат с выставки. Гигиена и медицинское обслуживание — святое дело. Медосмотры и Колумб — святое дело. Дети — ваше дело. Взрослые — мое. Мародеры уже не придут, мародеров лечу я сам.

— Балч! Значит, опять?..

— Опять, — сухо констатирует Стах. И, легко обняв Агнешку, не то успокаивая ее, не то оберегая, отступает с нею назад. Балч тут же устремляется вслед, импульсивно хватая Агнешку за руки.

— Пусти! Что с тобой, Балч?!

Она увертывается от обоих и отскакивает в сторону. И успевает заметить, что ассистент, склонившийся в противоположном углу комнаты над коробкой с инструментом, неподвижно застыл. И тут же, встретившись взглядом со Стахом, замечает в его глазах недоброе подозрение. Но обоим приходится мгновенно обернуться к Балчу. Ослабив свисающую с левого плеча веревку, он складывает размотанный конец вдвое.

— Балч!

— Ничего-ничего. Просто петля сползла назад. — И, перематывая всю веревку, сообщает безразличным голосом: — Мы тут развлекались в кузнице: устроили невзначай состязания, и даже с наградами. Сейчас покажу вам, доктор.

— Ни к чему. Мы уже едем, солтыс.

— Об этом не может быть и речи. Прошу и гостей, и вас, Агнешка, ко мне. На скромный холостяцкий ужин.

— Не хочу! — вскрикивает Агнешка. Она уже не владеет собой, она уже не может ни секунды выносить присутствия этого человека. И, возмущенная, выбегает из класса.

Только ассистент провожает ее неспокойным блеском своих очков. Балч и Стах в упор уставились друг на друга, словно бы не замечая ухода Агнешки.

— Вы мне нравитесь, доктор. Старая любовь не ржавеет, разве не так? Ведь так ты сказал Агнешке, правда? — Они стоят возле полок с украшениями, и, вытянув руку, Балч не глядя находит кораблик с парусами, подносит его к лицу и не то заканчивает начатую фразу, не то просто читает надпись на борту: — Агнешке… — «Колумб»…

Но, не договорив, выпускает кораблик из ослабевшей внезапно руки, и глаза его неожиданно застывают и стекленеют. Балч шатается, и Стах, подхватив его, с трудом удерживает тяжелое падающее тело.

— Коллега!

Подбежавший ассистент подхватывает Балча под мышки. Вдвоем они усаживают его на стул. Стах непроизвольно тянется к пульсу, его помощник приносит мокрое полотенце. Но тут же с задумчивым видом швыряет полотенце в сторону и вопросительно смотрит на Стаха.

— Доктор! — В его напряженном голосе чувствуется и неуверенность, и гордость хорошего диагноста. — Ведь это же… всего-навсего… алкогольное отравление. — Он так поражен, что не может больше соблюдать профессиональное достоинство и добавляет совсем иным, доверительным голосом: — Он мертвецки пьян.

Балч моргает. Поглядев на обоих трезвым, осмысленным взглядом, он подтверждает:

— Точно. Не огорчайтесь, это пройдет. Проводите меня домой, ужин ждет. — Когда они уже сходили с крыльца, он обернулся: — Семен, ты здесь? Забирай дружка — и ко мне! С гитарой!

Вечер сгущал тьму, ощетинивался морозцем. Павлинка уговорила детей, перегруженных впечатлениями, лечь спать, только маленькая Гелька что-то раскапризничалась, наверно от холода, и Павлинка успокаивает ее, накрыв периной. Януария нет, уязвила она его утром этой Лёдой, и зря: теперь еще упрямее станет, уж он такой. Януария нет, хотя миг назад он был в сенях, о чем Павлинка не знает, и в комнату не зашел. И никогда больше не зайдет, раз уж родная сестра попрекает его жильем и куском хлеба. Он долго и деликатно стучался к Пшивлоцкой и даже дергал дверь. У Лёды темно и глухо, Тотек тоже куда-то пропал, таскается небось с этой чернявой. Надо бы ему поговорить с Лёдой, узнать, что за бумагу она сегодня получила, о которой как-то чудно и ядовито сообщил ему в кузнице Балч: ох, не любит Януарий этих неизвестных бумаг и недомолвок солтыса. Поискать, что ли, Лёду? Или ждать здесь до утра? Балч — дурень. Выставил его из клуба, забрал ключ, будто могло случиться так, чтобы Януарий, единственный и давний обитатель замка, не пробрался в свою берлогу иным путем.

У Балча зажглись все окна; добился, стало быть, своего, думает Агнешка, значит, гости дали заманить себя на этот ужин. Не вышел бы им ужин боком. Она сидит в своей темной комнате у окна, надеясь, что Стаху еще удастся вырваться из гостей. Зачем ему это? Он найдет ее, чтоб хотя бы попрощаться, думает Агнешка, глядя в окно — лампа у нее не горит, и потому из окна все видно, — еще она думает, с какой это стати Балч посмел пристать к ней при Стахе. И словно на смех, пригласил ее к себе. Уж этот Балч! Пускай Пшивлоцкую приглашает, ей сегодня очень бы пригодилось такое внимание. Впрочем, кто их знает, возможно, и Пшивлоцкая там, за этими сияющими окнами, возможно, она-то и приготовила Балчу скромный холостяцкий ужин.