Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

Она выругала себя в душе за такое недостойное тщеславие: ведь если бы необычный гость и захотел уделить больше внимания ее делам, она сама не сумела бы ответить ему тем же. Перед тем, как столь самозабвенно погрузиться в обязанности санитарки, пережила она и приступ слабости. А именно — беспокойно соображала, зачем приехал Травчинский, что ему надо от Балча, о чем они говорят с глазу на глаз уже около часа. От этих размышлений отвлекла ее встревоженная Павлинка. Надо же угостить приезжих, ну, хотя бы чаем с бутербродами, как раз и свежий хлеб есть, только еще не остыл, плохо будет резаться. Ладно, Павлинка, ты добрая и обо всем помнишь, я тебе помогу, только не сразу, тем временем и твой хлеб немного остынет, да и я сама. Едва Агнешка попала в свою комнату и обрела спокойствие, как ею снова овладело знакомое искушение, уже не раз возникавшее и не раз отвергнутое. Не то чтобы она рассчитывала на Стаха или связывала с его особой какие-то надежды. Это искушение не нашептывало посулы на будущее, а напоминало о здешних печалях, огорчениях, разочарованиях и минутах одиночества, которых можно ведь избежать. Где Флокс? Небось опять с Астрой, совсем этот пес одичал, превратился в деревенскую дворнягу, она, пожалуй, оставит его здесь. Агнешка достала из-под кровати чемодан, поставила его на стол, открыла. Он же сказал: «Пиши жалобу и сразу же собирай манатки». Недолго ей уложиться, достаточно и четверти часа. Достаточно также сказать одно слово Стаху. Об остальном пусть беспокоится Травчинский.

Только подумала, а он и явился. Пришел к ней прямо от Балча, так и застал ее — над открытым чемоданом.

— Уезжаете?

— Может быть, и уеду. Раздевайтесь, пожалуйста. Сейчас будет чай.

Но он сел на край стула и даже не расстегнул пальто.

— Нет. Меня подкинут на машине к автобусу. Заскочил к вам на два слова.

— Вы не балуете меня.

— А вы меня? Ждал, думал позовете. Или даже приедете.

— Как-то так вышло… — смутилась Агнешка и добавила спокойнее: — Да и поводов не было.

— Возможно, — согласился он без убежденности. — Как прошла беседа?

— Посредственно. Оказалась вроде бы ненужной. Сами во всем разберутся.

— Сумеют?

— Пусть учатся.

— Ставка на самостоятельность? Они сами… вы сама… сами во всем разбираетесь.

— Вы осуждаете меня? Давайте начистоту.

— Нет. Напротив. Впрочем, я вообще не считаю себя… А, елки-палки, не в том суть. Только вот огорчает меня этот чемодан на столе. Очень неприятная картина.

— Сейчас уберем. Что тут страшного, если в воскресенье делают уборку?

Он наклонился к ней, коснулся руками ее колен:

— Скрытная ты, дочка. Зачем?

— Вовсе это не скрытность! Напрасно вы так говорите. Неужели нельзя понять, что… — Она с трудом собирается с мыслями, она не подготовилась к этому разговору, который следовало предвидеть. — …Что в жизни все не так, совсем не так, как написано в книжках и всяких инструкциях… Я не знаю, мне некогда было подумать, но считаю, что все зависит от характера. Иной, например, чуть у него что заболит, уже мчится к врачу, а другой — нет, даже если и болен, хоть и сам не может понять, почему он не лечится. Это неудачный пример, я здорова. Но приведем другой: иногда в доме нет денег и почти никакой или совсем никакой еды…

— Девочка! — возмущенно перебивает он. — Так вы, наверно, голодаете и…

— Да нет же! — теряет она терпение. — Не сейчас, раньше. И что? Никогда мне даже в голову не приходило, чтобы брать в долг. Плохое всегда оставалось где-то позади, всегда я справлялась сама. Думаю, большинство людей поступают так же. Думаю, — она не сразу нашла формулировку, — что именно так и должно быть, что так будет лучше и для вас, для вашей работы. Хороши бы вы были, — усмехнулась она мимоходом, — если бы каждый вываливал вам на стол и на голову все свои заботы. — И, немного помолчав, добавила тихо: — Простите меня, но я не люблю получать что-либо за чужой счет. Может, вам это не нравится, может, вы хотите отозвать меня и даже наказать… Может, я не гожусь. Здесь, в Хробжичках — в этом и моя вина — не все в порядке, о чем, как я предполагаю, вы знаете или хотя бы догадываетесь. Но несмотря ни на что, прошу вас — не заставляйте меня говорить, если вы хоть немножко меня понимаете. Не заставляйте меня брать взаймы. Боюсь, что выиграть на этом я ничего не выиграю, только все проиграю.

— Что «все»?

Подняв глаза, она встретилась с его взглядом и увидела, что при всей своей печальной усталости он вот-вот улыбнется.

— Остатки веры в себя. И не только в себя, но и в других. А без этой веры все бессмысленно.

Он дважды провел ладонями по лицу — с такой силой, что зашуршала щетина на щеках. И, не отнимая ладоней от скул, тихо сказал:

— У вас, друг мой, книжное представление о секретарях. Думаете, я младенец, жизни не знаю? Думаете, что у меня одни Хробжички? Знаю, не все можно взять с ходу, штурмом, нахрапом. Иногда лучше выждать. Помаленьку, елки-палки, терпеливо. Смысл, думаю, есть. Говорите, не говорите — дело ваше. Я приехал не к вам и вообще не по службе. А совершенно приватно. По случаю воскресенья.

— Тем более я благодарна вам, что зашли и ко мне.

— И к вам, — подхватил он без возражений ее многозначительную интонацию. — Но в первую очередь к Балчу. Понимаете ли… вы, друг мой, избегали меня, а Балч нет. Что ж, мы ведь помним друг друга еще с войны, старые знакомые.

— Я не знала.

— Ну, он не слишком-то горел желанием возобновить знакомство. Да приманило козу сено на возу, елки-палки. Я ему кой в чем помог. С тем к нему и приехал. — Он замолчал, но, поскольку она удержалась от вопроса, которого он, возможно, ждал, пришлось переменить тему. — Между прочим, замечу, Балч очень вас хвалил.

— Он? Меня?!

— Вам это странно?

Она ужасно смутилась и покраснела, но он сделал вид, что не заметил.

— Интересный он человек. Но нелегкий — это правда. Однако и незаурядный. Многое мог бы сделать, на многое бы его хватило, только по собственной, а не по чужой воле. Сам себе хозяин, елки-палки. И всегда был такой. Но сегодня мы вроде бы сумели столковаться. Как бы между слов, но надеюсь, он меня понял. С ним лучше так. Немножко попахивает кумовством — ты мне, я тебе, — ну и пусть попахивает. Думаю, что окупится. Увидим, прав я или неправ. Повят не рухнет, если я еще немножко выжду.

— Зачем вы говорите все это… мне? — неуверенно спросила она.

— Зачем говорю вам? — Он расстегнул наконец пальто. Сунул руку во внутренний карман. — Иные в отличие от вас не прочь взять в долг. Я пока не говорю, плохо это или хорошо. Но лодырничать люди нам не дают — это факт: покружит бумажка, покружит и попадает к Травке. — Он выудил из помятой пачки и развернул какой-то листок. — Например, в таком роде, взгляните.