Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Сиджиин Куанг не притронулась к сластям, довольствуясь тем, что закончила свой соленый и пряный ужин глотком кокосового сока. Ирмиягу с видимым удовольствием завершил трапезу индийским тоффи – ирисками, купленными Даниэлой. Затем он склонил голову к окну и закрыл глаза. Сама Даниэла нашла конфеты чересчур сладкими, а кроме того, у них было незнакомое ей послевкусие, да и произведены они, похоже, были уже давно, и к тому же из фиников. Поскольку затянувшееся молчание давалось ей с трудом, она вновь попыталась разговорить Сиджиин Куанг, расспрашивая ее о ритуалах, связанных с поклонением огню и ветру, и разным животным, из коротких ответов язычницы делая вывод, что среди монотеистов материализм имеет меньший вес, чем метафоры или символы. Выяснилось, что уроженка Судана, в свою очередь, думала когда-то, что возжигание иудаистами праздничных свечей являлось обычным проявлением религиозного обряда.

Ничто не говорило, спит ли Ирмиягу или прислушивается к их разговору, сидя с закрытыми глазами. Тем временем Даниэла помогла медсестре собрать испачканные остатками еды газеты, которые Сиджиин Куанг, выйдя из купе, засунула в мешки для мусора, а Даниэла, воспользовавшись ситуацией, пересела на место суданки, поближе к окну, очутившись, таким образом, напротив своего зятя. Ирмиягу открыл глаза и улыбнулся ей.

– Ладно, – сказал он, – пусть это наверняка не похоже на то, что ты ожидала увидеть, мотаясь от одного места к другому, но плохого в этом ничего нет – в оставшиеся дни у тебя будет возможность отдохнуть.

– Я в совершеннейшем восторге от этого путешествия. А отдохнуть я могу и дома.

Он кивнул.

– Ну и одно к одному – все к лучшему, что Амоц с тобой не поехал. Он всегда хочет достичь абсолютного совершенства… о чем бы ни шла речь. А путешествие, подобное сегодняшнему, туда и обратно для того лишь, чтобы увидеть окно и кровать, просто свело бы его с ума.

Мягкий, едва ли не извиняющийся тон смутил Даниэлу. Поезд внезапно увеличил скорость, непрерывно при этом гудя. Ирмиягу отодвинул голову от оконного стекла, опустил его и, высунувшись, попытался понять, что происходит. Состав мчался сквозь густые заросли травы, вздымая желтые волны. Говорила ли ее сестра про более успешных поклонников Даниэлы? Или эта идея целиком принадлежала Ирмиягу? Когда она заканчивала среднюю школу, Ирми и Шули уже были женаты и жили в Иерусалиме, лишь изредка, в основном по субботам, навещая Тель-Авив. И кто же мог тогда рассуждать о «более успешном» – ком бы то ни было? Безусловно, не ее родители. Они никогда не ранжировали ее друзей по такому принципу и лишь изредка позволяли себе высказывать мнение, отдавая предпочтение, говоря условно, тем, кто казался им более воспитанным… только и всего. С самого начала им нравился Амоц, заслуживший полное их доверие.

Внезапно ей захотелось оспорить мнение зятя и защитить мужа.

– Странно, – сказала она, поворачиваясь к Ирмиягу и, дождавшись, когда гудок паровоза на какое-то мгновение прервется, – согласись, довольно странно, что ты упоминаешь о моих поклонниках сорок лет спустя так, как если бы ты был с ними знаком.

– Это верно, я не знал ни одного из них, но время от времени, годы спустя, Шули находила имена некоторых из них на страницах газет. Тех, кто шагнул достаточно далеко.

– «Далеко» – это куда?

– Откуда мне знать? – сказал Ирми без особого воодушевления, кажется, ему было неловко. – Ну, например, тот парень, который завершил карьеру, став министром юстиции.

– А почему ты решил, что я вышла бы замуж за министра юстиции? Я ни разу не была замешана ни в каком преступлении.

Он рассмеялся.

– А как насчет медицинских проблем?

– Как все это связано одно с другим?

– Я имею в виду того упитанного профессора, которого несколько лет тому назад мы встретили на концерте в Иерусалиме… того самого известного в стране кардиохирурга, который был в таком восторге, увидев тебя… не сожалеешь?

– О чем?

– Не сердись… я всего лишь делаю предположения. Так ты бы не предпочла его Амоцу?

– Скорее всего, он оказался бы ограниченным занудой. Но то, что ты сказал – забавно. Что ты еще о нем знаешь?

Он положил руку ей на плечо.

– Малышка, не принимай мою болтовню близко к сердцу. Мы сейчас с тобой – на краю света и в конце жизни. Какое значение сейчас, сорок лет спустя, имеет то, что я сказал о твоих поклонниках. Но мне любопытно… Я и Шули спрашивал иногда – что в твоей младшей сестре есть такого, что привлекает парней? Я имею в виду, что ты, скажем честно, никогда не была сногсшибательной красоткой.

– Наверное, нет. Вокруг было сколько угодно девчонок позабористей.

– Но именно за тобой вечно тащилась целая стая воздыхателей. Ты для них была словно намазана медом. Особенно для интеллектуалов.

– Ты преувеличиваешь…

– Но, в конце концов, из всей толпы ты выбрала технократа…

– Он никогда не был технократом.

– И все-таки ты выбрала именно его, и так рано… ведь тебе, если я не ошибаюсь, еще не было двадцати…

– Ну и что, Ирми, – сказала она с чувством оскорбленного достоинства. – Что ты имеешь против Амоца?

– Кто сказал тебе, что я против него что-то имею? Зачем ты приписываешь мне то, чего я никогда не говорил? Разве все эти годы мы не были с ним не просто свояками, но и прежде всего друзьями?

– Тогда почему же он вдруг тебе разонравился?

– Кто это сказал? В чем дело? И почему вдруг мы не можем с тобой поболтать о нашей юности? Мы так редко теперь оказываемся наедине, без Амоца и без Шули. Я ведь просто спросил тебя, почему из всех претендентов ты выбрала именно его?

– Он жил по соседству, но в нашей школе не учился. Заканчивал воскресную школу.

– Почему?

– Отец хотел как можно раньше приобщить его ко всем техническим проблемам, связанным с его бизнесом. И, как ты знаешь, в конечном итоге он стал дипломированным инженером.

– Понятно. Что ж… я никогда не сомневался в его способностях. Разве что…

– Что «разве что»?

Из-за соломенных корзин в купе появилась великолепная, словно вырезанная из черного дерева, фигура Сиджиин Куанг. Она вошла и остановилась в центре пространства, вглядываясь в окно, затем с широкой улыбкой обратилась к Даниэле, жестом длинной руки приглашая белую женщину выглянуть наружу. Через стенку вагона доносились радостные крики, а состав тормозил, замедляя движение, пока, наконец, не остановился окончательно. Неподалеку от поезда, под сенью листьев огромного баобаба расположилось семейство львов с малышами, миролюбиво поглядывая на поезд и пассажиров.

Но Даниэла не хотела отвлекаться, боясь потерять нить разговора.

– Почему, по моему мнению, Амоц оказался самым лучшим? Потому что я с самого начала не только чувствовала, но и знала, что он – человек, способный защитить меня от ненужных и неизбежных страданий. Он не был ни врачом, ни адвокатом, более того, он не был сверходаренным инженером, у него были некоторые деспотические наклонности, он мог оказаться скучным, но он был личностью, способной к любви и пониманию… эти качества неизменно жили в его душе, и это было причиной моего выбора. Ибо он никогда не допустил бы, чтобы я впала в отчаяние.