Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

– Отчаяние?! – отшатнувшись, произнес Ирмиягу, – о чем ты?

– Отчаяние, безнадежность… – слово, казалось, обжигало ей рот. – Отчаяние от боли, безнадежность, подобная той, которая убила мою сестру. Уж ты-то точно знаешь, о чем я толкую…

Все это суданка слушала, остолбенев.

– Итак, – сказал Яари, обращаясь в адъютанту, – если дела обстоят подобным образом, я хотел бы посоветоваться с вашим заключенным кое о чем, касающемся совершенно неотложного делового вопроса.

– Что это за работа?

– Лифты, которые мы конструируем по заказу министерства обороны.

– А нельзя отложить это дело до следующей недели?

– В чем дело, майор? О чем я прошу? О том лишь, чтобы Моран взглянул на один небольшой чертежик, который я принес с собой.

– Чтобы он только взглянул? Хорошо. Но не устраивайте здесь совещание технического отдела. Потому что обед начинается прямо сейчас, в столовой, и я обещал рабби нашей базы, что приведу ему резервистов для возжигания свечей совместно с основным составом.

Яари вывел сына в коридор, притиснул в угол и в некотором возбуждении поведал ему о своем ночном наброске, доставая из кармана листок. «Не вдавайся сейчас в детали, – предупредил он, – попробуй оценить основное направление. Я не показывал это никому в офисе, но совсем удержаться не смог и показал новому заместителю директора строительного департамента, которая, к слову, ни черта не понимает в лифтах».

Моран поднес набросок поближе к свету.

– И что же сказала тебе заместитель директора департамента?

– На самом деле – ничего… она только пошутила, что пассажир в таком лифте должен быть очень тонким. Несмотря на то, что кабина лифта рассчитана на двух пассажиров.

Моран пристально вглядывался в набросок. Его отец, в свою очередь, нервно смотрел на него, более всего опасаясь, что в глубине души сейчас Моран похихикивает над ним.

– Странно, – не без удивления протянул Моран. – И как же набрел ты на мысль об угловом лифте?

– Это случилось ночью… сам не могу понять, как… в полусне… возможно, потому что мамы той ночью не было рядом. И мне было как-то не по себе… захотелось чем-то занять мысли, чтобы заснуть. А может, я когда-то натыкался на что-то подобное в старых технических журналах. Но почему источник этой идеи волнует тебя? Кто заинтересуется вопросом, что именно послужило толчком подобного замысла? Главное, я полагаю – и тебя прошу ответить мне честно – выглядит ли эта идея реально, или это полный абсурд? На старости лет не хотелось бы выглядеть полным идиотом.

Моран поворачивал диаграмму так и этак. Адъютант оправил свою форму, надел пуленепробиваемый жилет, надвинул берет набекрень, потрогал погоны и нетерпеливо взглянул на часы.

– Я не отвергаю идею, – сказал Моран.

– Правда? – Яари захлестнула радость.

– Я не знаю… следует в этом еще разобраться. Но в принципе я эту идею не отвергаю. Вполне возможно, что это правильное направление. Потому что в любом другом случае у нас будут проблемы. Ты сам видел, как отклонение в шахте лифта уже на нынешней стадии приводит нас к потере десяти сантиметров, и когда мы доберемся до крыши, увидим, что потеряны уже полметра ширины. Увы.

– Я думаю точно так же, – сказал Яари с энтузиазмом. – Вместо того, чтобы втискивать один замысел в другой, мы просто поставим этот чертов пятый лифт в южном углу здания.

– А в министерстве обороны есть кто-нибудь, информированный о том, что мы замышляем?

– Нет. Абсолютная секретность. Мы проработали на них более двадцати лет, и всегда все было покрыто тайной. И в этом случае, подумай сам – о чем идет речь? О лифте? Мы сможем точно так же напустить тумана и окутать тайной наш замысел. А тот, кому приспичит прокатиться в этом лифте, пусть, на здоровье, уменьшится в размерах, усохнет и займет место в уголке.

– Ну, довольно, – заявил, стоя на пороге, адъютант. – Ваша «пара слов» уже вылилась в полноценное совещание. Так что скажите друг другу «гуд бай». Рабби и свечи уже заждались нас.

И он выключил свет. Во внезапно наступившей темноте Яари крепко обнял сына, и они вышли наружу, в ночь, в то время как адъютант стал созывать остальной народ: офицеров-штабистов, секретарш, водителей и, может быть, даже обычных солдат, приписанных к базе.

Яари тоже оказался в этой толпе, разбредающейся вдоль дорожки, размеченной белыми камнями. «А что, – подумал он, – на самом деле, почему бы не поучаствовать в церемонии? Рабби будет только счастлив показать новобранцам, что даже пожилой человек с “гражданки” пользуется случаем принять участие в возжигании свечей, чтобы это вселило в них чувство братства, углубляя ощущение солидарности и осознание принадлежности единому целому». Вместе со всей группой Яари вошел в просторную столовую, заполненную эфиопами и русскими, черными и белыми, неуверенными в себе призывниками, проходящими сейчас на этой базе первый месяц своей воинской службы. Они сидели плечом к плечу за длинными столами, уставленными чайниками с дымящимся чаем, между которыми располагались огромные блюда с только что испеченными и истекающими горячей начинкой из варенья пончиками-суфганиёт, обсыпанными сахарной пудрой.

На небольшой сцене, на возвышении красовался ханукальный подсвечник, украшенный большой медной раковиной, отлитой из нескольких вертикальных стволов. Четыре толстых белых свечи стояли в ожидании, возглавляемые, будто командиром, гигантским красным шамашем. Рабби жестом призвал резервистов пройти вперед и занять места, специально оставленные для них, после чего попросил всех отключить мобильники. Яари предпочел задержаться в дверях, и в ту же минуту его мобильник призывно зазвонил, вынудив его, отступив назад, снова очутиться во тьме.

Эфрат, наконец, добралась до своей квартиры и требовательно поинтересовалась, куда он подевался.

– Ты не поверишь, где я сейчас, – не без гордости доложил он. – Я с Мораном, в Каркуре. Привез ему кучу теплого белья. Но в эту минуту его нет со мной рядом. Начальство увело его в батальонную столовку, где будут зажигать свечи.

Военный раввин, офицер в звании подполковника, зажег шамаш, но вместо того, чтобы сразу же за этим провозгласить благословения, он использовал предоставившуюся возможность, чтобы начать церемонию с рассказа об удивительных чудесах, касавшихся празднества, размахивая при этом огромной свечой – шамашем, словно факелом.

– Я не пойму, когда ты ушел от детей?

– Примерно в четыре тридцать. Эта девушка, бэбиситтер, она что, тебе не сказала?

– Но я не поняла, почему ты решил положить Нади в постель в такое время.

– Я не укладывал его в постель. Он уснул прямо на полу перед телевизором, а я просто перенес его в кровать.