Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

– А в Тель-Авиве – настоящая весна. Никакого дождя, чистое небо. Эта страна не такая уж крошечная, как об этом любят говорить некоторые. А теперь послушай… у меня возникла идея. Что, если мы все приедем… в моей машине? С любой стороны, это будет безопаснее.

– Но хватит ли у меня терпения выдержать вас всех? После того, как ты всю ночь промучился на диване?

– Не так уж все было и плохо. В конце концов, в три часа ночи диван превратился в кровать.

Несмотря на поручение сына, Яари не рискнул взять и вот так прямо открыть дверь комнаты Эфрат. Вместо этого он постучал. И только убедившись, что красавица-невестка спит, не отзываясь, беспробудным сном, он, следуя инструкциям ее мужа, решился разбудить женщину, с места в карьер заговорив твердым безапелляционным голосом.

– Вставай, уже поздно. Мы опоздаем.

– ???

– Мы едем к Морану. Ты, я, дети – пятнадцать минут на сборы. Все…

– Ох, Амоц, милый… как хорошо ты придумал. Особенно если ты поведешь…

– Еще лучше будет, если ты немедленно встанешь на ноги.

Двое внуков не скрывали радости от того, что их повезет не Эфрат, а дедушка, ведь у него такая большая машина… а потому они без обычных пререканий оделись в то, что сказала мать, и, похожие на двух маленьких медвежат, облачившись в теплые куртки, бросились перетаскивать специальные детские сидения из одной машины в другую, попутно объясняя и показывая, как надо пользоваться привязными ремнями, такими же, как в самолете. А Эфрат тем временем доказала, что когда она хочет, может все сделать быстро и хорошо, даже поднявшись в такую рань. Она наготовила сэндвичей, нашинковав овощей и положив по ложке хумуса внутрь пит, выдавила и перелила в бутылки свежий апельсиновый сок и добавила ко всей этой провизии несколько бутылок «шоко» – шоколадного цвета напитка, который дети могли пить с утра до вечера. И когда они спустились к машине, она гордо шествовала впереди своего семейства с огромной сумкой-холодильником в руках, бледная, без макияжа, в потертых джинсах и военном, словно побывавшем в сражениях, дождевике, долженствовавшем, по-видимому, скрыть все достоинства ее фигуры. Яари вдруг пришло в голову, что таким образом она наказывала его, наводя на мысль, что готова хоть сейчас отправиться за решетку к своему мужу. К его сыну.

Вот так.

Даже в ранний субботний час приморское шоссе было набито битком. И, вероятно, никто не мог бы с допустимой точностью сказать, в чем тут дело – дети ли заставили своих родителей нервничать за рулем автомашин, или родители искупали вечную свою вину перед детьми, не давая им отоспаться как следует в этот праздничный день, или все отправились в поисках наиболее выгодного шоппинга и объявленных необыкновенных скидок. Но северный свирепый ветер, о котором упоминал Моран, усилился, получив поддержку с востока, и набрасываясь на машину с такой силой, что Яари, не расслабляясь, приходилось удерживать руль обеими руками. Поскольку в машине отсутствовал проигрыватель, который мог бы отвлечь внимание детей популярными детскими израильскими песенками, Эфрат попробовала развлечь их игрой в оппозиции , и Яари подумал, что именно подобное качество с наибольшей полнотой характеризует его невестку. Очень быстро и уверенно расправлялась она с именами существительными и прилагательными, не сомневаясь, похоже, что каждое слово имеет свой антоним, который ее дети обязаны знать.

Дорога в северном направлении потекла между днем и ночью , горячим и холодным , сухим и мокрым , летом и зимой , умным и глупым , высоким и низким , потолком и полом , счастьем и грустью , чистым и грязным , прямым и кривым , мужем и женой , солнцем и луной , дверью и стеной , мертвым и живым . А поскольку Нета уже знала все ответы, она выпаливала их прежде, чем ее маленький братишка успевал даже открыть рот, хотя и мама, и дедушка пытались каким-то образом притормозить ее скороговорку с тем, чтобы дать мальчику хоть какой-то шанс; но его сестричка не в силах была обуздать свой энтузиазм в знании оппозиций , а Эфрат, со своей стороны, не хотела лишать свою любимицу такого удовольствия.

В зеркале заднего вида Яари заметил, как ярость овладевает внуком. Если бы он сумел освободиться от охватывавших его привязных ремней, он выскочил бы из кресла и наверняка попытался бы выломать дверь.

– Я полагаю, что вы достаточно наигрались уже в эту игру, – обратился он к Эфрат и Нете. – Посмотрите на малыша, он сейчас взорвется как бомба.

После поворота на Кейсарию плотность потока еще увеличилась. Для рекрутов это был первый «родительский день», и все семьи спешили как можно быстрее доставить своим еду и все необходимое. Дождь прекратился, но пространство лагеря представляло собой одну огромную лужу, среди которой тут и там торчали столики для барбекю, окруженные каменными скамейками… Тут и там были поставлены, на случай ливня, брезентовые армейские палатки. А рядом, вперемежку с мешками древесного угля для мангалов, радовали разноцветьем – оранжевым, зеленым и синим – огромные сумки с газировкой «пепси» и «колой», «севен ап» и «спрайт», а между всем этим немыслимым разнообразием бродили уже заждавшиеся новобранцы… и кого здесь только нельзя было увидеть! Тех, кто двадцать лет тому назад родился здесь, старожилы, насчитывавшие несколько поколений («сабры») и парни, ступившие на эту землю двадцать дней тому назад, эмигранты и переселенцы со всех концов планеты – русские и эфиопы… но все были облачены уже в новенькую униформу… они усаживались напротив своих родных, усердно налегая на мясо, салаты и особенно на заготовленных дома цыплят и куриные шницели с таким энтузиазмом, как если бы весь месяц после призыва их в лагере кормили одной манной небесной.

Да… но куда же задевался Моран?

Эфрат дождалась своей минуты, оставаясь в машине с Нетой, а Яари вышел наружу с Нади на руках и зашагал по направлению к основным воротам, где находилась проходная, охранявшаяся двумя мощными часовыми. И прибывшие вновь, и новобранцы непрерывно входили и выходили из лагеря, но острый взгляд Яари никак не мог разглядеть своего приговоренного к заключению солдата, который давно уже должен был защищать свою белую королеву от посягательств черных офицеров. И неизвестно, сколько пришлось бы отцу солдата напрягать свое зрение, если бы чьи-то сильные руки не обхватили бы его сзади, освободив его от малыша, который в следующую минуту взлетел на воздух.

Моран был небрит и одет в старую рабочую спецодежду – по глазам его было видно, что он не спал.

– Папа! – взлетая в совершеннейшем восторге и падая в отцовские руки, закричал Нади. – Папа! А ведь ты совсем живой!