Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

– Вы видите, – продолжал, несколько успокоившись, первый геолог, – мы работаем в условиях полной изоляции. Место наших раскопок не обозначено ни на одном из туристических маршрутов, и это начисто лишило нас визитов даже чернокожих гостей, так что нам некому объяснить, что мы здесь ищем, и что надеемся найти. Только двое белых приезжали специально к нам за прошедший год, это были представители отделения археологии при штаб-квартире ЮНЕСКО, расположенной в Париже. Они оказались финансистами, прибывшими не для того, чтобы ознакомиться с нашими проблемами или достижениями, они не хотели ничего нового для себя узнать, кроме одного – не тратим ли мы без особой нужды выделенные нам деньги. Наши связи с университетами и исследовательскими институтами поддерживаются лишь посредством переписки, и чаще всего получается так, что ко времени ожидаемого нами ответа проходит столько дней, недель, а иногда и месяцев, что мы успеваем сами забыть, о чем спрашивали. Поэтому любой интерес к нашим делам, пусть даже совсем случайный, мы воспринимаем с огромным энтузиазмом. Ваш зять – человек во всех смыслах весьма достойный и добросовестный, но он не нашел в себе сил понять и проникнуться нашими намерениями. Чем больше объясняли мы ему, что мы ищем, тем больше путался он в отношении геологических периодов, причем допускал ошибки даже не на тысячи лет, а на миллионы. Но ведь любому ясно, что именно правильная датировка является сутью вопроса, важнейшим фактором, с которым мы сталкиваемся лицом к лицу. Именно этот фактор является для нас ключевым, когда мы находим какую-либо окаменелость, и в нахождении правильного ответа заключается ответственность палеогеолога, без чего невозможно вынести заключения, кому принадлежит та или иная находка, к какому эволюционному периоду она должна быть отнесена, чтобы потом уже можно было объяснить – кто (или что) это было, кто (если это был «кто-то») сумел выжить, каким образом это выживание удалось, что это было за племя, и какую цену пришлось ему заплатить за свое выживание, а заодно – кто, в конечном итоге, выиграл от его последующего исчезновения.

Даниэла ежеминутно заливалась краской, глядя и слушая пышущего здоровьем юношу, для которого английский язык был родным. И прежде чем огромный омлет, булькающий и пузырящийся на такой же вместительной сковороде, был подан, атакован, расчленен и съеден вместе с овощами и мясом, рассказчик водрузил на стол кусок горной породы, служащей иллюстрацией к его лекции.

Сейчас, в сверкающем блеске солнца, Даниэла узнала, что эти двое молодых людей заканчивали магистратуру университета в Дурбане, и что звали их Абсолом Вилкази и Сифу Сумана, и Даниэла с удовольствием внимала их объяснениям с тем кротким терпением, которое только и пристало зрелой и рассудительной женщине, которой через три года должно было исполниться шестьдесят, относясь к этому непреложному факту с абсолютным безразличием – точно так же, как она относилась к непоколебимой вере в преданность и надежность находящегося на другом конце света ее собственного мужа.

Даже в этот серый, ветреный субботний день дети проснулись очень рано. Он уловил почти невесомый топот ножек внучки, которая приближалась к дивану посмотреть, на месте ли дедушка, или в ночное время его сменила прежняя пухлощекая смотрительница; и разрешила она свои сомнениям очень просто: не дожидаясь, пока из-под одеяла, закрывавшего спящего, зарывшегося с головой в подушку, появится эта самая голова, она стянула упавшее на пол одеяло и убедилась, что тело на диване принадлежало деду. Сделала она это бережно, с трудом удерживая смех, в то время как Яари, повернувшись лицом к стене и сжав ресницы, с интересом ожидал, что такого придумает шалунья, чтобы пробудить его ото сна. Для начала она попробовала провести ладошкой по его голове, но, не дождавшись результата, начала щекотать его шею, борясь, судя по всему, с желанием просто разбудить его и нежеланием прикасаться к телу старого человека. Яари вытерпел все это, оставаясь неподвижным и словно окоченев. «Я знаю, я знаю, дедушка, – мурлыкал на ухо ему вкрадчивый голосок, – я знаю, что ты не спишь…» Но он, оставаясь неподвижно лежать лицом к стене, никак не отзывался на провокацию. После некоторого колебания она забралась на диван, перепрыгнула босыми ногами через его тело и втиснулась между ним и стеной. Маленькой ладошкой она легко, но целенаправленно пробовала открыть ему веки, не уставая с видимым удовольствием повторять: «а я знаю все равно… знаю, что ты не спишь».

И тогда Яари внезапно открыл глаза. «Поглядите-ка, – с удовлетворением констатировала она, – я ведь говорила, что ты не спишь». А он, не говоря ни слова, схватил одеяло и набросил на пятилетнюю внучку, точную копию своей красавицы-матери. И, глядя прямо в необыкновенную синь ее глаз, в самой глубине которых прыгали и резвились чертики смеха, он потребовал от нее объяснений.

– Почему, дорогая моя, прошлой ночью, когда твоя мама ушла, ты плакала и кричала? Ты ведь прекрасно знаешь, что я в состоянии позаботиться о тебе – так же точно, как и бабушка Даниэла. Так скажи мне, почему ты так рыдала и кричала, обливаясь слезами? Я ведь чуть не сошел с ума…

Девчушка внимательно слушала, но, похоже, не испытывала желания отвечать. Смешинок в ее глазах чуть поуменьшилось, но чуть крепче стало ее объятие. Будучи первой внучкой в семье, она всегда была на переднем плане; ей позволялось все. С младенческих лет ей позволяли забираться в любое время в любые постели, и она это очень любила – лежать между ним и Даниэлой, разговаривающими о жизни.

Но сейчас, вместо бабушки, которая всегда и все ей прощала, никогда не упуская возможности побаловать, перед ней была безмолвная и безгласная стена, так что она вдруг начала испытывать легкую тревогу, лежа рядом с дедушкой, который ни с того ни с сего начал расспрашивать о том, что она, скорее всего, и не вспомнила бы.

– А ты помнишь, как ты держала свою голову, как если бы боялась, что она упадет?

Немного подумав, его внучка кивнула.

– И еще, – продолжал неугомонный Яари, не в силах унять свой воспитательный порыв, – как ты стонала едва ли не до полуночи «мама, где ты? почему ты ушла?» Это ты помнишь?

Малышка медленно кивнула еще раз, пораженная и даже испуганная дедушкой, который передразнил ее голос и жалобный тон.

– Почему ты не хотела успокоиться? Что так тебя напугало? Почему тебе недостаточно было, что я остался с вами? Объясни мне это, милая моя, дорогая моя Нета… Ведь ты же знаешь, как я тебя люблю.

Она внимательно слушала его, затем, выпрямившись, села и с быстротой маленького зверька сбросила одеяло и соскочила с расстеленного дивана.