Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

Гребер заметил, что в руках у него ничего нет. А звуки не умолкали.

– Что это? – спросил он. – Откуда этот звук?

Дружинник приблизил свое влажное лицо к лицу Гребера.

– А-а, солдат! Защитник отечества! Что это? Разве не слышите? Реквием по погребенным! Откопайте их! Откопайте! Прекратите убийство!

– Чепуха!

Сквозь поднимающийся туман Гребер посмотрел вверх. Там раскачивалось на ветру что-то вроде черного кабеля, и всякий раз слышался загадочный гулкий звук. Он вдруг вспомнил про фортепиано с сорванной крышкой, которое висело высоко в развалинах. Кабель ударялся о струны.

– Это фортепиано, – сказал он.

– Фортепиано? Фортепиано! – передразнил дружинник. – Много вы понимаете, безнадежный убийца! Это колокол мертвецов, а звонит в него ветер! Небо взывает к милосердию, слышите вы, стреляющий автомат? К милосердию, которого на земле больше нет! Что вы знаете о смерти, вы, разрушитель! Да откуда вам знать? Виновные в уничтожении никогда о нем не ведают! – Он наклонился вперед, зашептал: – Мертвые повсюду. Они лежат под развалинами, с размозженными лицами, раскинув руки, лежат, но восстанут и будут вас преследовать…

Гребер отступил на мостовую.

– Преследовать, – шептал ему вдогонку дружинник. – Предъявят вам обвинение и будут вершить суд над каждым по отдельности…

Гребер уже не видел его. Только слышал хриплый голос в мельтешащих клочьях тумана:

– «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне», – глаголет Господь…

Он зашагал дальше, бормоча:

– Иди ты к черту! Иди к черту и похорони себя самого в развалинах, на которых сидишь, словно сыч!

Шагал дальше и с ожесточением думал: мертвецы! Мертвецы, мертвецы! Довольно с меня мертвецов! Зачем я вернулся? Не затем ли, чтобы почувствовать, что где-то в этой пустыне еще есть жизнь?

Он позвонил. Дверь открылась сию же минуту, словно кто-то стоял прямо за нею.

– Ах, это вы… – удивленно проговорила госпожа Лизер.

– Да, я, – ответил Гребер.

Он ожидал увидеть Элизабет. В ту же минуту она вышла из своей комнаты. На сей раз госпожа Лизер без лишних слов посторонилась.

– Заходи, Эрнст, – сказала Элизабет. – Я сейчас.

Следом за ней он прошел в комнату.

– Это твое самое светлое платье? – спросил он, глядя на черный свитер и темную юбку. – Ты забыла, что сегодня мы идем ужинать?

– Так ты говорил серьезно?

– Конечно! Погляди на меня! Это выходной мундир унтер-офицера. Один товарищ организовал. Я стал обманщиком, чтобы пойти с тобой в гостиницу «Германия»… да и то еще вопрос, может, туда пускают только от лейтенанта и выше. Вероятно, все зависит от тебя. У тебя есть другое платье?

– Да, но…

Гребер увидал на столе биндинговскую водку.

– Я знаю, что́ ты думаешь, – сказал он. – Забудь об этом. И забудь про госпожу Лизер и про соседей. Ты никому не мешаешь, все прочее не в счет. И тебе нужно выйти из дома, иначе свихнешься. На, глотни водки.

Он налил бокал, протянул ей. Она выпила.

– Ладно. Я быстро. Ведь уже почти готова, только не знала, помнишь ли ты. Выйди на минутку, я переоденусь. Не хочу, чтобы Лизер донесла на меня за проституцию.

– В данном случае у нее ничего бы не вышло. С солдатами это считается патриотичным. Но я подожду на улице. Не в передней.

Он расхаживал взад-вперед по улице. Туман поредел, но еще клубился меж стен домов, как в прачечной. Неожиданно звякнуло окно. Элизабет с голыми плечами высунулась из освещенной рамы, показывая два платья. Одно золотисто-коричневое, другое неопределенного цвета, темное. Платья развевались на ветру, точно флаги.

– Какое? – спросила она.

Гребер показал на золотистое. Она кивнула и закрыла окно. Он огляделся. Никто не заметил нарушения светомаскировки.

Он снова принялся расхаживать взад-вперед, однако же ночь вдруг как бы сделалась просторнее и полнее. Усталость дня, странный вечерний настрой и решение отвернуться от прошлого обернулись мягким волнением и беспокойным ожиданием.

Элизабет вышла из подъезда. Шла быстро, ловко, грациозно и казалась выше, чем раньше, в длинном золотом платье, которое искрилось от слабого света. Лицо ее тоже изменилось. Стало у́же, головка как бы уменьшилась, и Гребер лишь через секунду-другую сообразил, что виной тому платье, открывшее шею.

– Лизер тебя видела? – спросил он.

– Да. Прямо онемела. По ее мнению, мне надо все время каяться, ходить во вретище и посыпать голову пеплом. На миг я даже почувствовала укол совести.

– Уколы совести чувствуют всегда не те люди.

– Это был не только укол совести. А еще и страх. Ты думаешь…

– Нет, – отрезал Гребер, – ничего я не думаю. И вообще, сегодня вечером мы ни о чем думать не будем. Достаточно надумались и натерпелись страху. Сейчас попробуем хоть немного порадоваться…

Гостиница «Германия» стояла меж двух разбомбленных домов, как богатая родственница меж обнищавшими. Обломки были аккуратно сложены по обе стороны гостиницы, и потому развалины уже не казались заброшенными и обвеянными смертью, выглядели опрятными и чуть ли не буржуазными.

Швейцар обвел мундир Гребера оценивающим взглядом.

– Где тут винный погребок? – решительно спросил Гребер, не дав ему открыть рот.

– Вон там, справа от вестибюля, сударь. Будьте добры, спросите старшего официанта Фрица.

Они прошли через вестибюль. Мимо прошагали майор и двое капитанов. Гребер козырнул.

– Говорят, генералы тут кишмя кишат, – сообщил он. – На втором этаже расположены конторы нескольких армейских комиссий.

Элизабет остановилась.

– Значит, тебе бы не мешало соблюдать осторожность. Вдруг кто заметит, что с твоим мундиром что-то не так?

– А что можно заметить? Держаться по-унтер-офицерски совсем нетрудно. Я ведь уже был унтером.

Звеня шпорами, явился подполковник с маленькой худой дамой. На Гребера он даже не взглянул.

– А что будет, если они заметят? – спросила Элизабет.

– Да ничего особенного.

– Они могут тебя расстрелять?

Гребер рассмеялся.

– Думаю, этого они наверняка не сделают, Элизабет. Слишком мы нужны им на фронте.

– А что тогда?

– Пустяки. Разве что несколько недель гауптвахты. А стало быть, несколько недель спокойной жизни. Почти что отпуск. Когда через две недели снова на фронт, мало что может случиться.

Из коридора справа вынырнул старший официант Фриц. Гребер сунул ему в ладонь купюру. Фриц мгновенно ее спрятал и препятствий чинить не стал.

– Винный погребок, с ужином, конечно, – произнес он и с достоинством зашагал впереди. Усадил их за столик, спрятанный за колонной, и степенно удалился.

Гребер глянул по сторонам.

– Именно то, чего я хотел. Мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть. А тебе? – Он посмотрел на Элизабет и с удивлением заметил: – Тебе определенно нет. Ты выглядишь так, будто ходишь сюда каждый день.