Эра Ершова - Самая простая вещь на свете

То есть Людка служила тонкой мембраной между Раей и крайней точкой одиночества.

Людину любовь Рая восприняла как бунт на корабле, как какое-то форменное безобразие восприняла она этот смехотворный союз. От созерцания чужого счастья ее душа скукожилась, и сердце то и дело неприятно сжималось от зависти.

«Тоже мне, — с нездоровым ехидством думала Рая, — и у меня в жизни были счастливые моменты…» — после чего ее мысли начинали блуждать в воспоминаниях. Ей так хотелось нащупать нечто сопоставимое той радости, которой была разукрашена Людкина физиономия.

И однажды как результат этих усилий на поверхность ее сознания вдруг выплыл торт «Полет», который она получила пять лет назад в подарок от сотрудников. На шоколадной поверхности белым кремом было написано — «Поздравляем Раю с 30-летием». Помнится, в тот день по пути домой, поднимаясь по железнодорожной лестнице, она споткнулась и попала кулаком прямо в «Поздравляем Раю».

И получалось так, что это было самым большим потрясением в ее жизни, потому что, как ни старалась Рая вспомнить еще хоть что-нибудь, из этого ничего не получалось — торт «Полет» заслонял собой все остальные воспоминания. Видимо, это была защитная реакция организма, потому что все остальное было совсем никуда не годным.

Рая была женщиной точно такой же, как все, не хуже и не лучше. У нее было мясистое лицо с маленькими утопленными глазками и небольшим поджатым ротиком, тщательно вымазанным красной помадой. На голове огненным цветом полыхала шестимесячная завивка с отросшей на корнях сединой. Вся ее фигура могла бы аккуратно уместиться в квадрат.

Впрочем, в молодости Рая была кокетливой и заводной. Мужчинам это нравилось, и Рая думала, что надо хватать, пока не поздно. И до тридцати лет она хватала всех, кого ни попадя. К тридцати годам поток кавалеров стал истощаться, а после этой роковой даты и вовсе оскудел. Иногда ей удавалось перехватить того или иного мужичка благодаря массажу, но все эти романы мгновенно заканчивались, даже не успев начаться. Но и к этому Рая могла бы относиться по-философски, если бы не ежедневное мелькание перед ее носом этой неуемной санитарки с ее слепцом.

А Люда даже как будто похорошела за последнее время и не как будто, а точно похорошела, похудела, что ли, порозовела как-то, расправилась. И ходит теперь не как раньше, как будто мешок на себе тащит, а прямо газелью молодой скачет.

«Для кого старается, дура! Он же слепой, все равно ничего не видит. И вообще, кому он такой нужен, глаза болтаются, как на ниточках! Тьфу ты, страшно смотреть!» — и вот в этом самом пункте Раин отлаженный ход мыслей давал сбой.

Не получалось у нее додумать до конца, какой Валера никудышный. Видимо, в нем что-то такое есть, раз бабы по нему с ума сходят. И ей становилось до слез обидно, что это что-то разглядела не она, а Людка.

И если прежде Раину плоть при виде Валеры будоражили шаловливые желания, то теперь ее чувства переместились куда-то в область груди, и что-то там постоянно шевелилось, и давило, и рвалось наружу, не давая покоя.

С появлением в жизни Валеры Люды обстановка в Раином массажном кабинете несколько оживилась. Больные гражданки больше не считали Валеру непревзойденным массажистом. И все чаще находили себе утешение на массажном столе Раи. Здесь они изливали свою досаду на улизнувшего от их чар любовника, не стесняясь в выражениях. И Рая с затаенным сладострастием выслушивала рассказы о том, какое это счастье — слепой любовник.

— Да еще такой! — при этом рассказчица многозначительно закатывала глаза.

Но Рая этого не видела, она видела перед собой только заплывшую жиром спину, которую месила с остервенением, как тесто, видела затылок, в который так и хотелось вцепиться, и чувствовала, как в ее груди зреет что-то жуткое, темное, и нет от этого чувства спасения ни днем, ни ночью.

Тем временем на улице наступила весна.

Окна сияли вымытыми стеклами, и через распахнутые форточки в коридоры пансионата проникал нестерпимо нежный и чувственный запах цветущего тополя.

Пансионат начал пополняться отдыхающими.

Между этими людьми в белоснежном халатике, в шапочке, со стопкой чистых простыней в руках мелькала санитарка Люда, и было в ней что-то такое, что заставляло людей останавливаться и долго смотреть вслед ее удаляющейся фигуре.

— Странно… — бормотали некоторые мужчины. — Некрасивая, а ведь что-то такое есть…

Раньше Люда старалась никогда не улыбаться, потому что ее улыбка сильно оголяла розовые десны, и ей казалось, что собеседнику это неприятно. Теперь же улыбка не сходила с ее лица, и никто не замечал ее десен, напротив, все улыбались в ответ.

Каждое утро Люда с Валерой приходили на работу вместе, и каждый вечер рука об руку шли домой.

Раино терпение лопнуло, когда однажды она увидела Люду выходящей из гинекологического кабинета.

Страшная догадка поразила ее.

— Заходите, раздевайтесь! — крикнула она стоящей на пороге пациентке. — Я сейчас…

И ринулась вслед за Людой.

— Люд! — крикнула она, задыхаясь от бега. — Люд!

Люда остановилась, и когда она обернулась, то Рая увидела такое выражение на ее лице, что лучше бы уж она была слепой и не видела вообще ничего вокруг, чем увидеть это лицо, осененное таким счастьем, такой непостижимой внутренней гармонией.

— Люд, ты чего, залетела? — прокашляла Рая, она никак не могла отдышаться.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Люда, она оголили свои глянцевые десны.

— Так ты же только что у Галины Васильевны была, а к гинекологу так просто не бегают.

— Ой, Раечка! — Люда обняла Раю и прошептала ей в самое ухо: — Я такая счастливая! Наверняка мальчик будет, такой же красавец, как Валерий Степанович.

Потом она еще раз улыбнулась этой своей отвратительной улыбкой, поцеловала Раю и пошла по коридору какой-то совершенно новой, аккуратной походкой.

Раю как будто пригвоздили к месту.

«Я тоже, я тоже хочу мальчика… — думала она. — Я тоже хочу так по-идиотски улыбаться и радоваться жизни каждый день. А Людка эта — воровка, она у меня, можно сказать, мужика украла, я первая была у Валеры. Если бы не она, он бы меня полюбил».

Эта мучительная мысль захватила Раино сознание полностью. Она больше не могла ни говорить, ни думать ни о чем другом, кроме как о коварном предательстве своей коллеги.

Благо пациентки на массаже все время менялись. Они не знали ни Люду, ни Валеру, и каждой из них Рая могла излить свою душу. И все в одних и тех же словах, в одних и тех же словах. Так что к концу рабочего дня в ее голове, как в барабане, крутился до отвращения заученный текст. И даже когда она ложилась спать, то все никак не могла избавиться от этих навязчивых, разъедающих мозг мыслей.