Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей [litres]

– Деваться некуда, – объявил я. – Это надо отметить ледяным имбирным элем!

– Эллен принесет. Где Эллен? Носится туда-сюда, как ветерок.

Марджи Янг-Хант нервно поднялась:

– Это семейное торжество. Пойду я.

– Марджи, ты ведь тоже участница событий! Куда подевалась Эллен?

– Мэри, не заставляй меня признаваться в том, что я вымоталась дальше некуда.

– Милая моя, нелегко тебе пришлось! Все время забываю. Мы так дивно отдохнули, ты даже не представляешь! И все благодаря тебе.

– Мне тоже понравилась наша поездка. Удачно, что все так сложилось!

Ей хотелось уйти, причем поскорее. Она выслушала наши благодарности, спасибо от Аллена и ретировалась.

– Мы не рассказали про магазин, – пробормотала Мэри.

– Бог с ним. Тогда бы мы обездолили его Розовощекое Высокопреосвященство. Сегодня его праздник. Куда подевалась Эллен?

– Пошла спать, – ответила Мэри. – Молодец, что не сказал, дорогой. Ты прав. Аллен, сегодня был большой день. Тебе пора ложиться.

– Думаю еще немного посидеть, – любезно уведомил нас Аллен.

– Тебе нужно отдохнуть!

– Я и так отдыхаю.

Мэри обернулась ко мне за поддержкой.

– Настало время испытаний. Могу стереть его в порошок, либо же пускай за ним будет победа даже над нами.

– Он всего лишь ребенок! Ему нужен отдых.

– Ему много чего нужно, но только не отдых.

– Всем известно, что детям нужно отдыхать.

– То, что известно всем, наверняка ошибочно. Ты знаешь хоть одного ребенка, который доработался до смерти? Нет, так делают только взрослые. Дети для этого слишком умны. Они отдыхают, когда им надо.

– Уже за полночь!

– Да, дорогая, и он проспит до обеда. А нам с тобой подниматься в шесть.

– Хочешь сказать, что ты пойдешь спать и оставишь его тут?

– Должен же он хоть как-то отомстить нам за то, что мы произвели его на свет.

– Ничего не понимаю! При чем тут месть?

– Предлагаю заключить договор, а то ты начинаешь злиться.

– Еще бы. А ты ерундишь!

– Если в течение получаса после того, как мы ляжем, он не уползет в свою норку, я заплачу тебе сорок семь миллионов восемьсот двадцать шесть долларов и восемьдесят центов.

Ну, конечно, я проиграл и теперь должен ей денег. Ступеньки под нашей знаменитостью заскрипели лишь через тридцать пять минут после того, как мы легли в кровать.

– Терпеть не могу, когда ты прав! – заявила моя Мэри. Она приготовилась прислушиваться всю ночь.

– Не был я прав, дорогая. Я ошибся на пять минут. Просто я помню себя в его возрасте.

И тогда Мэри уснула. Она не слышала, как Эллен прокралась вниз по ступенькам. А я слышал. Я смотрел, как движутся в темноте красные точки. Спускаться не стал, потому что раздался щелчок ключа в замочной скважине шкафчика, и я понял, что дочь подзаряжает свою батарейку.

Красные точки на месте не стояли. Они метались и ускользали, стоило на них сфокусироваться. Старый Шкипер меня избегал. Я не мог его отчетливо разглядеть с тех пор, как… Да, с самой Пасхи. Он вовсе не похож на тетушку Гарриет – «Да пребудет она на небеси», – но я точно знаю, что старик не появляется, когда я не в ладах с собой. Он своего рода мерило моих внутриличностных взаимоотношений.

В ту ночь я заставил его появиться. Я лежал прямо и неподвижно, далеко на моей стороне кровати. Я напряг каждый мускул своего тела, особенно шею и челюсть, сжал руки в кулаки на животе и вынудил его прийти: блеклые прищуренные глазки, седые торчащие усы и чуть стянутые вперед плечи, свидетельствующие о том, что некогда он был могуч и частенько пускал свою силу в ход. Я даже заставил его надеть синюю фуражку с коротким блестящим козырьком и золотой буквой «Х», образованной двумя якорями, хотя прежде он редко ее надевал. Старик не был расположен общаться, но я заставил его прийти и поместил на полуразрушенном пирсе в Старой гавани возле моего Места. Я усадил его на кучу щебня и расположил сложенные в пригоршни руки на набалдашнике трости из бивня нарвала. Этой тростью и слона убить можно.

– Мне нужно ненавидеть. Раскаиваться и прощать – чушь собачья! Я ищу настоящую ненависть, чтобы получить разрядку.

Память плодовита. Начни с одной четкой детали, и она придет в движение, станет отматываться назад или вперед, как кинопленка, стоит только начать.

Старый Шкипер пошевелился. Указал тростью.

– Во время прилива проведи линию от третьего камня по ту сторону волнолома до мыса Порти, в полукабельтове вдоль нее и лежит она или то, что от нее осталось.

– Полкабельтова – это сколько, сэр?

– Сколько? Полсотни морских саженей, знамо дело. Она стояла на якоре, начинался прилив. Два неудачных года подряд. Половина бочек с китовым жиром – пустые. Я был на берегу, когда она вспыхнула, время около полуночи. Потом загорелась ворвань, и в городе стало светло как днем, полыхающая пленка жира растеклась до самого мыса Оспри. Вытянуть ее на берег было нельзя – сожгли бы все доки. До ватерлинии догорела за час. Киль и фальшкиль лежат теперь на дне, поди до сих пор целехоньки. Дуб с острова Шелтер, кницы тоже из него выструганы.

– Почему начался пожар?

– Начался, как же. Я был на берегу.

– Кому понадобилось ее поджигать?

– Ясное дело – владельцам.

– Вы были владельцем.

– Наполовину. Я не смог бы сжечь корабль. Хотел бы я взглянуть на ее шпангоуты теперь – посмотреть, в каком они состоянии.

– Теперь вы вполне можете взглянуть, Шкипер.

– Вот тебе и повод для ненависти.

– Лучше, чем ничего. Как только разбогатею, я подниму ее киль. Сделаю это для вас… Соединить третий камень с мысом Порти во время прилива, пятьдесят морских саженей вдоль черты. – Я не спал. Кулаки сжаты, руки напряжены и прижаты к животу, чтобы Старый Шкипер не исчез. Потом я его отпустил, и на меня нахлынул сон.

Когда фараону снился сон, он призывал экспертов, и они толковали ему, что было и что будет в его царстве, и это было правильно, потому что он и был этим царством. Когда сон снится кому-то из нас, мы тоже обращаемся к эксперту, и он толкует нам, что да как в стране под названием мы. Приснившийся мне сон в толкованиях не нуждался. Как и большинство современных людей, я не верю ни в пророчества, ни в магию, а потом трачу на них полжизни.

По весне Аллен, томясь от тоски и одиночества, желая наказать Господа Бога и родителей, заявил, что он атеист. Я объяснил ему, что он напрасно погорячился, потому как у него уже не будет повода шарахаться от прислоненных к стене лестниц, плевать через левое плечо при виде черных кошек и загадывать желание, увидев молодой месяц.

Люди, которые боятся своих снов, убеждают себя, что не видят их вовсе. Я мог бы объяснить свой сон с легкостью, но это не делает его менее пугающим.

Дэнни прислал мне приказ, не знаю, каким образом. Он собрался улетать на самолете и хотел, чтобы я для него кое-что сделал, причем своими руками. Для Мэри он хотел шляпку. Она должна была быть темная, из бархатистой шкурки ягненка, мехом внутрь. Материал следовало взять такой, как на моих домашних тапочках из овчины, фасоном как бейсбольная кепка с длинным козырьком. Еще ему понадобился ветромер, только не маленький, с вращающимися металлическими чашечками, а большой, самодельный, из жесткого картона, на бамбуковой палке. И он позвонил мне, чтобы я встретился с ним до отлета. Я взял с собой трость Старого Шкипера, ту, из бивня нарвала, которая стоит у нас в холле в подставке из слоновьей ноги.