Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей [litres]

– Некогда обдумывать.

– А кого вы собирались выдвигать прежде?

– Прежде чего?

– Прежде чем городской совет погорел. Поговорим позже. Суббота выдалась тяжелая. У меня едва весы не купили.

– Ты мог бы довести магазин до ума, Итан. Советую сделать перепланировку и продать его. Обслуживать покупателей тебе будет уже не с руки. Есть новости про Дэнни?

– Нет. Пока нет.

– Зря ты дал ему денег.

– Кто знает. Я думал, что совершаю доброе дело.

– Разумеется. Разумеется.

– Мистер Бейкер, сэр… Что случилось с «Красавицей Адэйр»?

– Как что? Сгорела.

– Сгорела прямо в гавани… Как начался пожар, сэр?

– Нашел время спрашивать! Я знаю лишь то, что слышал. Сам я был тогда слишком мал. Старые китобойные суда пропитывали китовым жиром. Наверняка какой-нибудь матрос уронил спичку. Твой дед был шкипером. Вроде бы он уже сошел на берег. Судно только вернулось из плавания.

– Причем из неудачного.

– Насколько я знаю, да.

– Со страховкой были сложности?

– Ну, страховая компания всегда проводит расследование… Нет, насколько я помню, компенсацию мы в итоге получили – и Хоули, и Бейкеры.

– Мой дед подозревал поджог.

– О господи! Чего ради?

– Ради денег. Китобойный промысел захирел.

– При мне он ничего такого не говорил.

– А не при вас?

– Итан, ты на что намекаешь? Почему ты вспомнил ту стародавнюю историю?

– Сжечь корабль – страшное преступление. Почти как убийство. Когда-нибудь я подниму ее киль.

– Поднимешь киль?!

– Я точно знаю, где она лежит. В полукабельтове от берега.

– Зачем тебе это?

– Хочу посмотреть, уцелела ли древесина. Дуб с острова Шелтер. Если жив киль, то шхуна не совсем умерла. Вам пора, не то пропустите церемонию освящения сейфа. Да и мне нужно открываться.

Сработал баланс его часового механизма, и банкир потикал прочь.

Теперь я думаю, что предвидел и приход Биггерса. Наверное, бедняга тратит большую часть времени, карауля у дверей. Вот и сейчас поджидал где-нибудь поблизости, пока уйдет Бейкер.

– Надеюсь, сегодня вы не вцепитесь мне в глотку.

– С чего бы мне вцепляться?

– Понимаю, почему вы тогда обозлились. Я вел себя не особо дипломатично…

– Пожалуй, что так.

– Вы обмозговали мое предложение?

– Да.

– Что скажете?

– Шесть процентов меня устроят больше.

– Не знаю, пойдет ли на это «Би-энд-Би».

– Им решать.

– Они могут предложить вам пять с половиной.

– А вы добавите еще полпроцента.

– Господи Иисусе! Я-то считал вас деревенским простачком. Вы меня без ножа режете!

– Либо так, либо никак.

– Эх, а какой будет объем заказов?

– Часть списка на стойке возле кассы.

Он изучил обрывок упаковочной бумаги, где я набросал список.

– Похоже, я на крючке. Да, братец, совсем вы меня обескровили. Сегодня весь заказ оформить получится?

– Завтра будет куда больше.

– То есть закупаться будете только у нас?

– Смотря сколько заплатите.

– Ну, брат, босса своего вы за горло держите. Думаете, прокатит?

– Поживем – увидим.

– А я попробую заглянуть к любительнице торговых агентов. Ты, братец, холоден как рыба. Говорю тебе, бабенка она что надо!

– Подруга моей жены.

– А! Ясно. Слишком близко от дома не годится. Ловко! Если бы до меня не дошло раньше, то теперь бы точно понял. Шесть процентов! Это ж надо! Приду завтра утром.

– Либо сегодня к вечеру, если успею.

– Лучше завтра с утра.

В субботу торговля шла рывками. Во вторник темп резко изменился. Люди никуда не торопились. Они хотели обсудить скандал, говорили, как это плохо, ужасно, грустно, скверно – и при этом с удовольствием смаковали подробности. Давно у нас не было скандалов. Про предстоящий съезд партии демократов в Лос-Анджелесе никто и слова не сказал. Разумеется, Нью-Бэйтаун – республиканский городишко, хотя дело не только в этом – люди интересуются лишь тем, что близко к дому. Мы знали людей, на чьих могилах плясали.

Шеф Стоунуолл Джексон зашел в полдень, вид имел уставший и мрачный.

Я поднял на стойку банку с машинным маслом и выудил из нее куском проволоки старый револьвер.

– Вот улика, командир. Заберите поскорее, а то он меня нервирует.

– Так вытри его как следует. Ты только посмотри! Так называемый двухдолларовый револьвер – «айвер-джонсон» со сдвигаемым вперед барабаном!.. Есть на кого оставить магазин?

– Нет.

– Где Марулло?

– Уехал.

– Тогда придется ненадолго закрыть лавочку.

– В чем дело, командир?

– Сегодня утром сынишка Чарли Прайора убежал из дома. Есть что-нибудь холодное попить?

– Конечно. Апельсин, лимон, крем-сода, кола?

– Дай-ка мне «севен-ап». Чудной парень этот Чарли. Его сынишке Тому восемь. Он понимает, что весь мир против него, и решает удрать из дома, чтобы стать пиратом. Любой другой папаша нахлопал бы ему пониже спины, но только не Чарли. Открывать не будешь?

– Извините. Вот, пожалуйста. Парень Чарли отличный, но при чем тут я?

– Ну, у Чарли все не как у людей. Он считает, что лучший способ вылечить Тома – помочь ему. И вот после завтрака они вместе скатывают спальный мешок, пакуют побольше еды. Том хочет взять японский меч для самозащиты, тот волочится по земле, поэтому приходится обойтись штыком. Чарли сажает его в машину и вывозит из города, чтобы у парня был хороший старт. Высаживает его возле луга Тейлоров – ты знаешь, где раньше стоял их дом. Было это часов в девять утра. Чарли немного понаблюдал за парнем. Первым делом тот уселся и слопал шесть сэндвичей и два варенных вкрутую яйца. И тогда уже направился через луг со своим отважным скарбом и штыком, а Чарли поехал домой.

Началось. Я знал, я знал. И вздохнул чуть ли не с облегчением, что наконец с этим покончу.

– Около одиннадцати он выбежал на дорогу в слезах и соплях и поймал попутку.

– Пожалуй, я догадываюсь. Дэнни?..

– Боюсь, что да. Внизу, в подвале развалин дома. Ящик виски, выпиты всего две бутылки, и флакон со снотворным. Извини, Ит, но без тебя нам не обойтись. Он лежал долго, и кто-то до него добрался. Лицо объедено. Наверное, кошки. Ты помнишь у него какие-нибудь шрамы или отметины?

– Я не хочу на него смотреть, командир.

– А кому легко? Как насчет шрамов?

– Над левым коленом шрам от колючей проволоки, и… – я закатал рукав, – и татуировка, как у меня, – сердце. Мы оба сделали ее в детстве. Рисунок нацарапали бритвой, потом втерли чернила. До сих пор хорошо видно.

– Хм, может, и сгодится. Еще что-нибудь помнишь?

– Да… Большой шрам на левом боку, кусок ребра удален. У него был гнойный плеврит, лекарств таких, как сейчас, еще не придумали, поэтому пришлось вставлять дренажную трубку.

– Если ребра нет, то этого достаточно для опознания. Тогда мне и присутствовать не надо. Пусть коронер оторвет задницу от стула. Тебе придется присягнуть, что у него есть такие отметины.