Владимир Канивец - Крах диссидентки

— Как вам удобнее, — ответил Арсений. — В девять, как обычно, я уже сижу за рабочим столом.

— Памфлеты пишете? — поинтересовался Всеволод Тихонович, он говорил уже, что читал Арсениевы памфлеты в газетах.

— Нет, не пишу. А впечатления старательно записываю — возможно, вернувшись домой, обработаю их и напечатаю, хотя, по правде говоря, что-то у меня остыл интерес к газетной работе.

— Договорились. Мы с Алисой подъедем к представительству ровно в девять. Маршрут поездки, если не возражаете, обсудим в машине. Ну, всего хорошего! Пойду, а то Алиса уже, наверное, беспокоится: не случилось ли со мною чего-нибудь. Она всегда нервничает, если я где-либо задерживаюсь.

День выступления Арсения уже был назначен, председатель провел первое заседание четвертого комитета. Начал он его так:

— Именем всемилостивого и всемогущего аллаха заседание четвертого комитета считаю открытым.

Стукнул молотком по столу и начал произносить свою, как говорили дипломаты, «тронную речь». Говорил он по-арабски (этот язык, так же, как и русский, английский, французский, испанский, китайский, был официальным в ООН) так быстро и гневно, что переводчик за ним едва успевал. А синхронные переводчики в ООН такие асы, что, как бы быстро оратор ни говорил, сразу давали текст такой, который потом, сократив, печатали в бюллетенях. На другой же день в пресс-центре можно было получить напечатанный текст. Закончил он свою речь на оптимистической ноте:

— Арабская революция победит!

На этом первое заседание комитета, сказал председатель, считается законченным. Когда комитет соберется опять, сообщат отдельно. И — стукнул молотком. Украинская делегация должна была выступить одной из первых, поэтому Арсений начал готовить текст своей речи. И снова на помощь ему пришел Всеволод Тихонович, помог подобрать по теме выступления нужный материал, поделился некоторыми своими вырезками из газет.

Поработав над текстом своего выступления, Арсений принялся читать книгу двух американских журналистов «Вся президентская рать» о нашумевшем в свое время «Уотергейтском деле», которое заставило президента Никсона подать в отставку, чтобы избежать суда и тюрьмы. Мечтал Арсений и побывать в Белом доме, о котором рассказывали авторы книги.

Ночью Арсений просыпался несколько раз. Уже под утро приснилось: он ходит по берегу Псла, на противоположном берегу, на пляже, сидит возле тазика и стирает белье Лина, но она так занята своим делом, что не видит его, не смотрит туда, где он стоит. Надо, видимо, раздеться, переплыть реку…

Так и проснулся, не решив, как же ему перебраться на тот берег, где сидела Лина, играли дети.

Ровно в девять Арсений был уже внизу в подъезде. Улица, как всегда, заставлена машинами: ходит, играя связкой ключей, полицейский, напротив, возле синагоги, что-то оживленно обсуждают люди, показывают руками на здание представительства — должно быть, снова собираются митинговать, вон у одного из них в руках мегафон. К дому, что рядом с синагогой, включив сирену, подкатила полицейская машина, из нее двое здоровенных полицейских высадили парня и девушку в наручниках, с виду похожих на хиппи, а если бы заменили потертые джинсовые костюмы на шкуры, то и на дикарей каменного века. Полицейский, скучавший у подъезда представительства, окинул их профессиональным взглядом, удовлетворенно усмехнулся: хороших, мол, птичек поймали. В тюрьме их подстригут и смоют всю грязь, какой они щеголяли, наивно принимая это за полную свободу. Вышел дежурный офицер охраны, сказал:

— Арсений Андреевич, вас просят к телефону.

«Неужели Вита?» — недовольно подумал Арсений, он знал, что разговор с ней испортит настроение на весь день. Хотел даже попросить офицера сказать, что он уже уехал, но было неудобно — и он пошел.

— Кто меня разыскивает, мужчина или женщина? — спросил Арсений, чтоб подготовиться к разговору, если это Вита.

— Женщина, — ответил офицер.

«Ах, напрасно не попросил сказать, что меня нет», — пожалел Арсений. Взял трубку, недовольно проговорил:

— Хелло! Слушаю вас!

— Арсений Андреевич, здравствуйте! Это Алиса, — послышался взволнованный женский голос. — Мы уже вышли к машине, но оказалось, что переднее левое колесо пробито. Всеволод принялся менять его, а меня послал предупредить вас, что мы немного запаздываем. Да вы не волнуйтесь, такие случаи для нас стали уже привычными. Минут через двадцать будем возле представительства. Можете ждать нас в своей комнате, мы позвоним.

— Спасибо, Алиса Семеновна, и жалею, что не могу помочь вам менять колесо, — ответил Арсений. — Жду вашего звонка.

Но прошло не двадцать, а только десять минут, как раздался телефонный звонок. В трубке услышал бодрый голос Всеволода Тихоновича:

— Доброе утро! Спускайтесь, пожалуйста, вниз! Я жду вас у лифта!

Когда Арсений вышел из лифта, Всеволод Тихонович весело усмехнулся:

— Нам еще повезло! Могли бы и колеса поснимать. Тогда уж пришлось бы пешком гулять по Нью-Йорку. Ну, идемте. Вы садитесь впереди, будет виднее, а мы с Алисой уже насмотрелись на все это. Алиса, как нам лучше сделать, — повернулся Всеволод Тихонович к жене, — сначала на Орчерб-стрит, а потом на Уолл-стрит?

— А как вы, Арсений Андреевич, хотите: сначала увидеть дно Нью-Йорка, а потом небоскребы или наоборот? — спросила Алиса, чтобы не навязывать своей мысли Арсению и одновременно предлагая высказать свои соображения по порядку осмотра.

— Давайте начнем с дна, если вы не возражаете, — попросил Арсений и добавил, не ожидая ответа: — А вообще я, Алиса Семеновна, сегодня в полной вашей власти.

— Слышишь, Всеволод? — усмехнулась Алиса, прозрачно намекая на то, что муж не всегда делает так, как бы ей хотелось. — Тогда самозванцев нам не надо, руководить буду я! Поехали на Орчерб-стрит! Там по утрам больше всего слоняется той иммигрантской братии, что приехала сюда в погоне за счастьем и капиталами!

— Все наши, побывав в Нью-Йорке, пишут, что по городу проехать трудно, сплошные пробки, — говорил Всеволод Тихонович. — Пробки действительно создаются большие, но лишь в часы пик, когда клерки, закончив дела в офисах фирм, банков, других учреждений, садятся в свои машины и разъезжаются по домам или дачам. В другие часы, вот как и теперь, проезд почти нормальный. Кое-где создается небольшая пробка, но она быстро рассасывается. Кстати, как вы, должно быть, уже заметили, будучи автомобилистом, культура движения здесь на высоком уровне. Вот смотрите: нам надо сделать левый поворот, я въехал во второй ряд. Выбрасываю руку, что означает: прошу пропустить! И видите, тот, кто стоял сбоку, махнул рукой — проезжай! Я могу остановиться посреди улицы, хотя с обеих сторон ее, у тротуаров, стоят машины, высадить пассажиров, задержать движение, и все будут терпеливо ждать, пока я не тронусь с места. А стоянки машин — это действительно страшная проблема в Нью-Йорке. Видите, на улицах — как на конвейере фордовского завода — машины стоят бампер к бамперу. Так и днем, и ночью, хотя по улицам движется не меньше машин, чем стоит. Прогалины только там, где пожарный кран — за стоянку возле пожарного крана берут большой штраф и машину сразу забирает полиция. И еще в тех местах, где имеются таблички, что за стоянку машины — сто долларов штрафа! Вот мы уже приближаемся к Яшкин-стрит, как окрестили эту улицу, а стать, видите, негде. Придется покружить, пока где-нибудь найдется место. Может, кто-то, на наше счастье, уедет.