Александр Кулешов - Белый ветер

Один из радистов, чудом уцелевший, немедленно передал Левашову приказ о наведении переправы. И, не теряя ни минуты, замполит приступил к его выполнению. Теперь он был и за командира роты, и за командира понтонеров, и даже за замкомвзвода, также убитого проклятущим снарядом. Лейтенанту Власову он поручил организовать комендантскую службу.

«Убитые» стояли рядом с посредниками, превратившись в сторонних наблюдателей. Грозный подполковник вынул блокнот и внимательно наблюдал за действиями Левашова. Кузнецов был мрачен — он так и не успел отдать приказ о постановке речной заставы. А замполит не догадается, он наверняка считает, что это давно уже сделано. О чем он сейчас думает?

Действительно, о чем думал в эти минуты Левашов? Да ни о чем особенном. Всего лишь о том, чтоб как можно быстрее и лучше выполнить задание. Испытывал ли он страх или хотя бы волнение перед неожиданно свалившейся на него ответственностью? В конце концов, он ведь заместитель по политчасти, а не специалист-понтонер. Теперь же речь шла не просто о наведении моста, а о работе в особо трудных условиях, в бою, под огнем, на реке с крайне неудобными берегами, при нехватке понтонеров.

Нет, ответственности он не боялся. Он понимал, что, «погибни» и он вместе с остальными офицерами, за дело уверенно и споро взялся бы лейтенант Власов; не будь того — любой из замкомвзводов, а их заменил бы в конечном итоге любой солдат-понтонер.

Не зря же с самого первого дня после прихода в роту Левашов старался в меру своих сил освоить все инженерные специальности, которые, как выражался старший лейтенант Русанов, «относятся к нашей ротной компетенции». Конечно, училище, стажировки в войсках давали великолепную подготовку, и все же главное — практическая работа. Давалось все это нелегко. Но он упорно, не стесняясь, учился и у офицеров, и у сержантов, и у солдат, расспрашивал, до всего докапывался, постигал многое не только головой, но и собственными руками. Он заметил при этом — подобное отношение к делу вызывает у солдат особое уважение.

Поэтому, заменив «убитого» капитана Кузнецова, Левашов начал действовать энергично и уверенно. Хотя саперы, ушедшие в инженерную разведку, еще не вернулись, представление о реке и о рельефе ближнего левобережного участка он имел. Высокий левый берег допускал наведение моста лишь в одном месте, там, где к Зорянке выходил овраг. Здесь можно было сделать довольно крутой, но все же приемлемый съезд для понтонов и противотанкового резерва. Выше по реке было еще одно, более удобное, место, но там Зорянка сильно расширялась, и моста не хватило бы.

Приданные саперы сразу же принялись за дело. Им помогали все, кто был свободен. Люди прекрасно понимали значимость каждой минуты — частая стрельба на правом берегу постепенно приближалась, а это значило, что солдаты Оганяна с боем отступали. Уже явственно слышался рев танковых моторов, гулкие взрывы гранат.

Извещенные по рации оганяновские саперы уже готовили пути на своем берегу в том месте, где намечалась переправа.

В нескольких километрах от этой стороны реки, в густом лесу, сосредоточивался противотанковый резерв, готовый устремиться на правый берег, как только закончат наводить мост. Офицеры-артиллеристы молча и напряженно следили за действиями понтонеров.

Машины понтонного подразделения одна за другой выезжали на опушку, спустившись по склону и развернувшись в ста метрах от реки, начинали раскрывать кузова, подобно гигантским раковинам. Для непосвященных все это выглядело легко и красиво: синхронно поднимались зеленые крайние понтоны, опускались в сторону, расправлялись пневмокаркасные поплавки, образуя огромный веер. Впечатление было такое, что все делается само собой, без участия людей.

Хотя и в самом деле давно миновали времена, когда понтонеры, обливаясь потом, призвав на помощь всю сочность русского языка, таскали на себе тяжеленные элементы мостов на сто или даже двести метров, чтоб собрать их возле уреза воды. Ныне все иначе, все легче. И гораздо сложнее. Меньше работы для мышц, больше для ума. Не богатырем надо быть, а быстрым, сообразительным, точным.

Понтонеры расцепляют стяжку, снимают толстые гофрированные шланги, подключают их к нагнетательным клапанам, через которые воздух пойдет в поплавки, изолированные друг от друга, как в дирижабле, да еще разделенные на отсеки, как в подводной лодке. Коль пуля пробьет один, уцелеют другие и понтон останется на плаву.

Наконец понтоны готовы к действию. Все расправлено, закреплено, надуто. Урчат моторы, старшие понтонеры стоят каждый рядом со своей машиной.

Левашов быстро обегает машины — эх, нет ни Томина, ни замкомвзвода… Все убиты. Он один. Один ли? Да нет, конечно, есть другие сержанты, есть комсгрупорг Прапоров, комсомольцы — знатоки своего дела. Он в них не сомневается. Не сомневается, но проверяет. Таков железный закон в армии.

По короткой команде машины одновременно трогаются, быстро перестраиваются возле съезда в овраг и одна за другой, будто раки, пятятся к воде. Вот уже первая почти у цели. Прошли короткие минуты!

Медленно, осторожно сводят солдаты к берегу свои понтоны, крепко держа тросы за кольца сбрасывания.

Водитель спокойно подает машину назад, он весь внимание, ждет команды старшего понтонера, чтоб остановить, нажать на тормоз. А понтонер идет рядом и зорко следит, чтоб подать команду точно в момент, когда машина достигнет уреза воды.

И тут на глазах у Левашова происходит непонятное: команды не было, а понтон, отделившись, соскальзывает по направляющей, врезается в грунт, а продолжающая пятиться машина втыкается в него. Раздается скрежет металла, треск. Водитель стукается головой о стенку кабины и, ошеломленный, не сразу нажимает на тормоз.

Следующая машина еле успевает остановиться в полуметре от застрявшей, за ней — другая и еще одна… Слышны крики, шум, визг тормозов. Левашов опрометью бросается к злополучному понтону.

А вышло вот что: старший понтонер поторопился дернуть за кольцо сбрасывания, при этом забыв подать водителю команду остановиться. Почему он это сделал? Как могло случиться, чтоб десятки раз отрепетированные, заученные действия вдруг не получились?

И хотя сапер был из другой роты, незнакомый ему солдат, Левашов с горестным недоумением задавал себе эти вопросы…

Солдат, растерянный и огорченный, стоял, забыв отпустить кольцо и причальный конец. И то, что он стоял с этими двумя веревками в руках возле бесполезно распластавшегося на земле понтона, выглядело странным и нелепым.

Что с ним произошло? Споткнулся? Провалился в незаметную яму? Или отвлекся — засмотрелся на картину боя на том берегу, а может, переживал в душе какую-нибудь обиду — несправедливое наказание сержанта или невеселое письмо из дому? Десятки причин, а следствие только одно: его оплошность может дорого стоить…