Шервуд Андерсон - Уайнсбург, Огайо. Рассказы [сборник litres]

Первый заезд кончился, и тот паренек, что сидел с двумя девчонками, покинул их и пошел делать ставку. Я знал, что у него на уме, но он не говорил хвастливых слов, не орал, чтоб все видели, до чего он ловкий игрок, как некоторые. Он был не из таких. Ну, возвращается он назад, и я слышу, рассказывает девчонкам, на какую лошадь поставил, а после старта они все повскакивали с мест в азарте и в испарине, как всякий, кто рискнул деньгами, и лошадка, на которую он поставил, едва плетется, а он все-таки надеется, что она сделает рывок и выиграет, но этого никогда не бывает, потому что прежней прыти уже нету.

Ну а в скором времени вывели лошадей для нового заезда, и одного коня я хорошо знал. Конь этот числился за Бобом Французиком, но на самом деле Бобу не принадлежал. А принадлежал он мистеру Мейзерсу из Мариэтты, штат Огайо.

Этот мистер Мейзерс был богач и владел какими-то угольными копями или еще чем-то, жил в роскошном загородном особняке и пуще всего на свете увлекался скаковыми лошадьми, но он был пресвитерианин или что-то в этом роде, и жена его тоже, да, кажется, еще ревностней его. Поэтому сам он никогда не выставлял коней на скачки, и в Огайо среди лошадников ходил слух, что он, как только выездит которого-нибудь из своих коней, сразу передает этого коня Бобу Французику, а жене врет, будто продал.

Ну, Боб, само собою, коней брал, а дальше действовал как хотел и внакладе не оставался, в чем его, Боба, попрекнуть никак нельзя или, во всяком случае, не мне попрекать. Конечно, то он выигрывал, а то и нет. Сам я, когда готовил коня, особо этим не интересовался. Мне только и надо было иметь уверенность, что конек этот резвый и в случае чего обскачет всех остальных.

Так вот, говорю вам, в том заезде Боб как раз и выпустил коня мистера Мейзерса, по кличке Бен Игого или что-то такое в этом роде, быстрого, как стрела. Это был мерин, один раз он уже показал время 2 минуты 21 секунда, но мог улучшить результат до 2 минут и 8 или 9 секунд.

Дело в том, что, когда мы с Бертом бродяжничали год тому назад, как я вам уже рассказывал, у Берта был один знакомый негр, который работал на мистера Мейзерса, и однажды, когда на ярмарке в Мариэтте наши кони в скачках не участвовали, а наш хозяин Гарри отбыл по своим делам, мы к этому негру наведались.

Кроме него, все уехали на ярмарку, и он водил нас по роскошному особняку мистера Мейзерса, и они с Бертом раздавили бутылочку винца в спальне у мистера Мейзерса, вытащили ее из потайного шкафчика, где тот ее от жены прятал, а потом мы поглядели на этого самого мерина Игого. Ну, Берту всегда хотелось самому участвовать в скачках, только на это надежды не было, ведь он как-никак негр, так вот, они с тем, другим негром, осушили бутылку до дна, и Берт распалился.

Что ж, тот негр позволил Берту взять Бена Игого и прокатиться с милю по дорожке, которую мистер Мейзерс проложил для себя прямо от особняка. А у мистера Мейзерса была единственная дочка, она тогда чем-то болела и была к тому же не очень хороша собою, и она как раз вернулась домой, так что пришлось поворотить назад и поставить Бена Игого в стойло.

Я вам это рассказываю, чтоб все было ясно. А в Сандаски, когда я сидел на трибуне, тот паренек с двумя девчонками злился, потому что проигрывал на глазах у этих самых девчонок. Сами знаете, каково это. Одна была его подружка, а вторая доводилась ему сестренкой. Я это с самого начала сообразил.

«Оборжаться можно, – говорю я себе, – дай-ка присоветую ему, на какую лошадку поставить».

Он был сама любезность, когда я тронул его за плечо. Он и обе девочки были со мною очень даже любезны с самого начала нашего знакомства и до конца. Попрекнуть мне их не в чем.

Так вот, он откидывается назад, и я ему советую поставить на Бена Игого.

– Только в первом заезде не ставь на него ни цента, потому что он будет плестись, как пахотный вол в ярме, зато потом смело выкладывай все свои денежки.

Вот как я ему сказал. Ну, сроду не видал я такого благородного обращения. Рядом с той крошкой, которая на меня уже раз-другой успела глянуть и я на нее тоже, причем оба мы краснели, сидел какой-то толстяк, и что, вы думаете, сделал ее брат, – обернулся к толстяку и попросил его поменяться со мной местами, чтоб нам всем сидеть вместе за компанию.

Оборжаться можно, силы небесные. Вон как все вышло. А я-то, болван, побывал в баре при гостинице «Западные апартаменты» и выпил там только потому, что мне подвернулся франтишка с тростью и в этаком модном галстуке, – сам все испортил, налакался виски просто так, для важности.

Конечно же, она все поймет, как только я сяду подле нее, сразу почувствует спиртной перегар в моем дыхании. Я сам готов был дать себе хорошего пинка, так, чтоб вылететь с трибуны, промчаться по ипподрому и побить чуть ли не все рекорды, какие в том году установили разные клячи.

Девочка-то была не какая-нибудь дурнушка. Ничего б я не пожалел в тот миг за одну-единственную жевательную резинку, чтоб сунуть ее в рот, или за мятную лепешку, или за лакричную палочку, или за что угодно. По счастью, у меня в кармане были двадцатипятицентовые сигары, и я немедля угостил паренька да как бы кстати закурил и сам. Тут толстяк встал, мы поменялись местами, и я плюхнулся на скамью с нею рядом.

Мы стали знакомиться, и оказалось, что подружку этого паренька звать мисс Элионор Вудбери, а отец ее владелец бочарной мастерской где-то в Тиффине, штат Огайо. Самого паренька звать Уилбер Уэссен, а сестренку его – мисс Люси Уэссен.

Наверно, оттого, что у них были такие благородные имена, я опять смутился. Конечно, если человек одно время обхаживал скаковых лошадей да и сейчас работает конюхом у агента по доставке и хранению разного товара, от этого он не стал ничуть хуже других. Такое мое мнение, и я его никогда не скрывал.

Но вы же знаете, как это выходит по молодости лет. Было что-то неотразимое в ее прелестном платье, и в ее прелестных глазах, и во взгляде, который она на меня бросила незадолго перед тем через плечо брата, и я ответил ей взглядом, и оба мы покраснели.

Не мог же я выглядеть перед нею пустым ничтожеством, правда?

И я свалял дурака, вот как. Взял да и назвался Уолтером Мейзерсом из Мариэтты, штат Огайо, а потом преподнес всем троим самую чудовищную ложь, какую только можно выдумать. Я сказал, что у моего отца есть конь по кличке Бен Игого и он передал этого коня Бобу Французику, потому что семейная гордость не позволяет нам самим участвовать в скачках, то бишь от собственного имени. И я пошел трепаться, а они все трое наклонились ко мне и слушали, и глаза у мисс Люси Уэссен ярко блестели, и я врал, как сивый мерин.

Я рассказал, какой у нас особняк в Мариэтте, какие там огромные конюшни, а сам дом, кирпичный, неописуемой красоты, высится на взгорье, прямо над рекою Огайо, но у меня все же хватило соображения не слишком хвастать. Я всего-то-навсего завел разговор на эту тему, а потом они сами стали меня расспрашивать. Я же, как только мог, делал вид, будто мне неохота рассказывать. Ведь у нас и в помине нету никакого бочарного производства, и с тех самых пор, как я себя помню, мы всегда были бедные, но никогда и ни у кого не просили, а мой дед, родом из Уэльса, он там… Ну, да это неважно.