Шервуд Андерсон - Уайнсбург, Огайо. Рассказы [сборник litres]

Ох, я готов был бегом бежать вслед поезду, как шут гороховый, и свалиться под откос, будто товарный состав после крушения, но, убей меня бог, что толку в этом? Видали вы когда-нибудь этакого дурака?

Клянусь вам, если б я тогда сломал себе руку или попал под поезд и остался без ноги, – я и не подумал бы обращаться к доктору. Я сел бы на землю и долго-долго терпел боль – вот как.

Клянусь вам – не выпей я в баре, я ни за что не вел бы себя так глупо и не врал бы столько перед такой благородной девушкой – но этого уж не исправишь.

Попадись мне сейчас тот франт в галстуке бабочкой и с тростью, я разорвал бы его на куски. Чтоб у него глаза полопались ко всем чертям. Дурак он набитый – и больше никто.

А если я сам не дурак, попробуйте сыщите еще такого, и тогда я брошу работу и пойду в бродяги, а ему уступлю свое место. Плевать я хотел на эту работу и на деньги тоже, нечего их копить болвану вроде меня.

Какое-то время я жил в горах на юго-западе Виргинии, и, когда приезжал на север, горожане часто спрашивали меня: а какие они, эти жители гор? Стоило появиться в городе, знакомые так и засыпали меня вопросами. Люди есть люди, они любят, чтобы все было разложено по полочкам.

Богатые – это богатые, бедные – это бедные, политики – ага, понятно, жители западного побережья – тоже ясно. Как будто к человеку можно прицепить ярлык и сказать: вот, пожалуйста. Это экземпляр такой-то.

Мужчины и женщины гор были тем, кем они были. Они были людьми. Бедняками с белым цветом кожи. Это значит, что жили они бедно, а кожа у них была белая. Ну и, разумеется, жили они в горах.

Когда в этих местах, в Виргинии, Теннесси и Северной Каролине, появилась промышленность, многие жители гор вместе с семьями стали перебираться в города, шли работать на заводы и фабрики. Поначалу все шло тихо и гладко, и вдруг одна за другой – забастовки. Если читаете газеты, вам об этом известно. Газетчики тогда вокруг этих жителей гор такой шум подняли! Некоторые статейки были довольно резкими.

А до этого их жизнь изображали каким-то романтическим праздником. Такая реклама никому еще не шла на пользу.

Так вот, как-то раз я бродил в одиночестве по горам, сбился с пути и спустился, как говорят местные жители, в лощину. Я ловил форель в горных ручьях и здорово устал, проголодался. И вот вижу – передо мной какая-то дорога, да не дорога даже, а так, тропа. Во всяком случае, проехать здесь на машине едва ли возможно. Наверное, в этих краях вовсю гонят самогон, подумал я тогда.

Дорога тянулась вдоль лощины и вывела меня к маленькому городку. Впрочем, какой это городок? Шесть или восемь некрашеных домишек и магазин на перекрестке.

Над убогими строеньицами величественно простирались горы. А по обе стороны дороги – великолепные холмы. Когда видишь их своими глазами, сразу понимаешь, почему их называют «Голубой грядой». Они всегда голубые, сказочно голубые. Какая же красотища была здесь раньше, пока не добрались в эти края лесозаготовители! Сколько раз я слышал, как местные жители, мои соседи, с восхищением вспоминали старые времена – не леса были, а загляденье! А теперь многие из них сами же и работали на лесоповале. Поминали они добрым словом и бархатистый мох, в котором увязаешь почти по колено, и тишь лесов, и деревья-великаны.

Великого леса больше нет, вместо него – молодая поросль. Пройдет время, и будет здесь только строевой лес.

Магазин, возле которого я остановился, был закрыт, но на его крыльце сидел старик. Он сказал, что лавочник заодно и почтальон, как раз сейчас он разносит почту, но через час-другой вернется и откроет магазин.

А я так надеялся, что удастся подкрепиться – ну, хоть сыром с галетами или банкой сардин.

Человек, сидевший на крылечке, был стар. С виду – злодей злодеем. Седые волосы, седая борода, ему было, наверное, лет семьдесят, но чувствовалось – здоровья и сил ему не занимать.

Я спросил, как перебраться через гору и выйти на главную дорогу, и уже пошел было обратно, но тут он окликнул меня:

– Это не вы приехали сюда с севера и построили дом в наших краях?

Не буду даже пытаться воспроизвести речь местного жителя. Все равно ничего не получится.

Старик пригласил меня к себе домой, перекусить.

– От бобов не откажетесь? – спросил он.

Я был голоден и его предложение принял с радостью. Так хотелось есть, что я бы согласился не только на бобы, а на что угодно. В доме, правда, нет женщины, сказал он, старуха умерла.

– Пошли, – добавил он, – я и сам вас накормлю.

По тропе мы поднялись примерно до середины горы, а там – новая лощина, от магазина топать, наверное, с милю. Но вот что удивительно. Попутчик мой был стар. Кожа на лице и на шее, как и положено в старости, сморщилась, сам весь – одни мощи, но шел он так легко и быстро, что я даже запыхался, стараясь не отстать.

День был тихий, жаркий. Воздух словно замер – ни ветерка. Во всем городке, кроме старика, я ни одного человека не видел. Если кто еще там и жил, на глаза старался не показываться.

Дом старика стоял на берегу еще одного горного ручья. Позже, когда мы с ним перекусили, я поймал в ручье несколько отличных форелей.

Но рыбная ловля – это из другого рассказа. Мы вошли в дом.

Он был маленький, – на первом этаже всего одна комната, – грязный и, казалось, вот-вот рухнет. Грязным был и сам старик. На старых руках его, на морщинистой шее виднелись разводы грязи. Он подошел к небольшой печурке.

– Огонь погас, – объявил он. – Бобы будут холодные, не против?

– Не против, – сказал я. К этому времени мне уже не хотелось никаких бобов. Зачем я только согласился идти с ним? Было в этом старце что-то зловещее. Пожалуй, встреча с ним едва ли настроит на романтический лад кого-нибудь из пишущей братии.

Впрочем, их могло вдохновить его южное гостеприимство. Ведь я был голоден, и он пригласил меня к себе. А у самого, кроме бобов, ничего не было.

Он взял тарелку, наполнил ее бобами и поставил на стол передо мной. Стол – самодельный, покрытый красной клеенкой, которая порядком вытерлась. Дырявая. Края этих дыр загрязнились, засалились. Прежде чем положить на тарелку бобы, старик вытер ее об рукав пиджака.

Вам, наверное, не доводилось есть бобы, приготовленные в горах, по местному рецепту. Ведь бобы для жителей гор – блюдо номер один. Кое-где в горах без бобов – хоть погибай. Бобы, приготовленные местной женщиной да поданные в горячем виде, – часто это настоящее объеденье! Уж не знаю, добавляют ли они в них что-то или просто наловчились, во всяком случае, таких бобов нигде в мире не отведаешь.

Как лондонская ветчина, если это действительно лондонская ветчина, ни с какой другой ее не спутаешь.