Абрам Девяткин - Волхов не замерзает

— И у нас так. Молитвенники дали каждому, а учебников нет!

Толька продолжал, торопясь, читать:

— «Подлые фашистские убийцы сеют смерть. На глазах у детей они убивают отцов и матерей, убивают подростков…»

— Я спрашиваю, в чем дело? Что за скопище? — раздался голос Виктора Степановича.

Все оцепенели. Копченый побледнел, скомкал листовку в кулаке. Но учитель накрепко схватил запястье — пальцы беспомощно разжались, комочек упал к ногам. Виктор Степанович быстро нагнулся, разгладил бумажку и при общем молчании пробежал по строчкам быстрыми, неспокойными глазами.

— Где взял? — тихо, раздельно спросил Виктор Степанович. Желваки ходили у него на скулах.

— Я… в парте… засунул руку и вытащил, честное слово!..

— Все вы отлично знаете, чем это пахнет, — складывая вдвое и вчетверо помятую листовку, сказал математик. — Вас предупреждали: школе будут неприятности, родителей ваших притянут к ответу…

Ребята молчали.

Виктор Степанович хотел еще что-то сказать, но, подумав, вышел из класса какими-то неуверенными шагами.

— Эй вы, зайцы, что хвосты поджали? — насмешливо сказала Граня. — Чего робеть!

— Верно, нам что! Мы не виноваты, ни насколечко! Не мы раскидываем листовки, а нам подсунули, — тараторила Соня Потова. — Интересно знать, кто этим занимается…

Люба, подражая Сонькиному голоску, передразнила:

— «Интересно знать»!.. Лисичка-сестричка! Сама с вершок, любопытства — с горшок.

— Нет, а все-таки?

— Что «все-таки»? Значит, есть такие люди у нас в Должине — и хорошо. Айда на двор!

…Туман рассеялся. Светло-голубой купол неба стал высоким и прозрачным. Влажные стволы берез заблестели в лучах солнца, а на хвое молодых елок засверкали крупные капли росы. С красной рябины озорной ватагой сорвались воробьи, расклевывавшие яркие гроздья. Покружив, стайка с громким чириканьем облепила крышу гумна.

И вдруг донесся гортанный крик. От озера приближалась цепочка, за ней — другая, то растягиваясь, то сужаясь.

— Утки! Утки летят! — закричали дети. — И журавли?

Свист, мягкий звук машущих крыльев становился все слышнее.

— Эй, перелетные, покидаете нас! Не жалко сторонки родной?

Над школой низко летел утиный косяк. Тень его пронеслась по крышам, по большаку, по полям.

— Братцы, сестрицы! Возьмите с собой! — кричали ребята, подбрасывая вверх шапки.

— На Северщину полетели. К партизанам.

— Кланяйтесь им!..

Прощальные крики болотных друзей становились все тише и тише и, наконец, совсем замерли. Птичьи отряды исчезли в синей дали.

И стало вдруг как-то особенно грустно. Ребята забеспокоились: чем-то окончится дело с листовкой?

Кто-то предложил сыграть в «пятнашки», но бегать не хотелось, да и негде: на спортивной площадке немцы нарыли могилы — шесть березовых крестов в ширину, шесть — в длину, и на каждом — фашистская каска.

Нина Павловна сидела за учительским столом. Как она изменилась за эти месяцы! Две глубокие морщины у рта придавали лицу выражение горечи и усталости. В больших мягких глазах светились грусть и тревога.

Ученики входили, здоровались.

— Птиц провожали? — спросила она, кивком головы отвечая на приветствия.

— Проводили, Нина Павловна.

Учительница положила на стол руки. Руки эти были такими же, как у их матерей, — натруженными, крестьянскими. Провела ладонью по высокому, тронутому морщинами лбу, словно хотела этим движением снять утомление. Обвела учеников повеселевшим взором:

— Начнем урок? Утки и журавли улетели, да мы-то с вами остались…

Соня Потова перегнулась к учительскому столу, заговорщицки зачастила:

— Нин Пална, а нам листовку… подкин… Чес… слово!

Она проглатывала концы слов, захлебывалась от радости, что первая сообщила о секрете класса.

Тут уж все наперебой принялись рассказывать.

— Ладно, дети. После урока… Займемся чтением.

В старом учебнике гитлеровцы заставили зачеркнуть слова «советская власть», «партия», «комсомол», «пионер». Нина Павловна поэтому приносила на уроки книги из собственной библиотеки.

На этот раз читали «Бородино».

— Начинай, Граня, — сказала Нина Павловна. Отошла к окну.

На обочине тракта дыбился ствол осевшей на лафет пушки. За тесно прижавшимися, черными от осенних дождей избами, за гумнами виднелись березы и осины, еще не потерявшие пеструю листву, и желтеющий на горизонте Долгий бор… Осень. Что принесет нам осень?..

«Ведь были ж схватки боевые…» Где-то они теперь идут, боевые схватки? Когда будут брошены главные силы, о которых говорит Павел Афанасьевич?.. Кто подбросил листовку в классе? Конечно, мой…»

В конце урока очередной рассказ из русской истории.

Истории теперь нет, ее заменило церковное пение.

Ребята приготовились слушать Нину Павловну: кто подпер щеки ладонями, кто положил подбородок на кулачок, кто прижался к соседу.

Учительница сложила накрест руки, облокотилась на стол:

— У заберегов, возле кремля, зимой чернеет узкая полоска воды. И над ней легкий парок подымается. Весь Волхов помертвел, льдом его сковало, а тут шумит, переливается водица. — Нина Павловна прикрыла глаза.

Давным-давно это было… Отправились новгородцы в Византию и Данию торговать пушниной, пенькой. Ушла в поход новгородская дружина. Рыбаки подняли паруса — ушли на Ильмень. Остались в Новгороде только жены с детьми, только старые да малые.

— Как у нас…

— Как у нас… Прослышали про то степняки-разбойники. Саранчой прилетели на коротконогих гривастых конях. Чисто поле красной пылью покрылось. Солнце потемнело. Звериный посвист у самых стен городских.

Не испугались женщины-новгородки. Не бывает страха у матери, когда детям грозит смерть. Поднялись на башни, на стены кремлевские. Льют оттуда воду горячую, смолу кипящую, бросают камни на вражье войско. Много злодеев от женских рук полегло, а все ползут и ползут. Тараном ворота сшибают, топорами рубят.

Ворвались на вечевую площадь, рассыпались по улочкам. Бесчинствуют. Тащат на арбы бархат и ткани шелковые, ларцы с жемчугом и самоцветами. Полонили степняки девушек-красавиц, к седлам привязали. А детей с кремлевского берега побросали в Волхов.

Взбушевалась река от такого злодейства…

Тут вернулось войско в Новоград. Скрестились в страшном звоне мечи. Бились три дня и три ночи. Отомстили новгородцы степным ордам. И с той поры Волхов не замерзает, не дает льдам сковать его кровь новгородских младенцев…

Более семисот лет назад орды Батыя полонили русские земли. Одна Новгородчина оставалась свободной. Этим захотели воспользоваться немецкие рыцари и шведы; они решили завоевать земли Господина Великого Новгорода.