Григорий Луч - И мы солдаты...

— Вот так загвоздка!

— По-моему, все-таки это был Лаврентий Васильевич, — сказал Вася задумчиво.

— Трудно этому поверить, Вася. Ведь Лаврентий Васильевич такой добросовестный тракторист. Он неверующий. Зачем бы он стал пугать ребят и заставлять креститься?.. — говорила вожатая. — Но одно ясно: чертом тут и не пахло…

Петрусь хотел что-то сказать, даже открыл было рот, но тут же испуганно сжал губы и отступил назад. Вожатая завернула расческу в бумагу и положила в карман куртки.

…По дороге домой Вася зашел в магазин. Народу в нем было мало. Да и те, кто был, ничего не покупали, а стояли, обсуждая последнюю деревенскую новость: женитьбу Лаврентия Васильевича. Все жалели, что Марфа Игнатьевна осталась одна. Заметив Васю, замолчали.

— Аверкий Ефимыч, скажите, пожалуйста, — Вася подошел к продавцу, — в последнее время у вас кто-нибудь покупал расческу? Ну, с середины лета примерно?

Продавец удивленно посмотрел на него и засмеялся. В это время в магазине появился Лаврентий Васильевич. Вася выбежал на улицу.

— Разве я упомню всех, кто что покупал? — смеялся продавец. — Расческа! Ха-ха! Зачем этому пацану понадобились покупатели расчесок?

— О чем вы это? — вмешался в разговор Лаврентий Васильевич.

— Вася вот насмешил. Хочет узнать, кто расческу покупал.

Лаврентий Васильевич напряженно наморщил лоб.

— А вы что сказали?

— Разве я помню? Однажды и вы покупали. И другие мужики.

Лаврентий Васильевич улыбнулся, но тут же как бы смахнул улыбку с лица и деловито заговорил о том, что вот-вот ожидается прибытие в колхоз новой техники.

Марфа Игнатьевна каждый день ходила к больной дочери. Петрусь в школе, а Наталья совсем одна. Кто, как не мать, и обед приготовит, и в избе приберется. Заболела Наталья глубокой осенью. Сначала только кашляла, а потом совсем ослабела и слегла. Сколько раз хотели ее отправить в районную больницу, но она ни в какую: «На кого оставлю хозяйство? Пройдет все, пройдет…» И весь сказ.

— Почаще проветривайте комнату, Наталья Ивановна. Вам нужен свежий воздух, — каждый раз говорил ей врач, недовольно оглядывая маленькую душную комнатушку.

Но Марфа Игнатьевна не согласна с врачом.

— Застудит он тебя совсем, этот балабон. Окно надо одеялом закрыть. Да и вреден хворому человеку свет, не годится ему видеть мирские дела.

И, как только доктор за дверь, брала одеяло с постели Петруся и занавешивала им окно.

Потом подсаживалась ближе к дочери, заводила разговор:

— Может, сглазили тебя, Наталья? До женитьбы Лаврентий Васильевич все поглядывал на тебя. Сам-то он человек хороший, да глаз у него опасный.

У Натальи на щеках появлялись ямочки, глаза оживали. Но ненадолго. Она снова отворачивалась к стене и молчала. Не хотелось разговаривать. На душе тяжело, душно в избе. Рассказ матери не заинтересовал ее, хотя когда-то нет-нет да и краснела при встрече с Лаврентием. А теперь даже думать не хотелось ни о ком.

Марфа Игнатьевна неторопливо прохаживалась по комнате и опять шелестела над ухом:

— Устала я молиться за тебя, Наталья. Самой не надо бога забывать. До церкви, поди, не дойдешь — дома молись, в душе. Старики вон в лес, к святой березе, ходят. Кто-то полотенца на нее повесил. Красивые полотенца. Наш сосед Степан часто ходит туда. Он тоже болел. Теперь выздоровел, Может, Наталья, и ты туда сходишь?

Дочь молчала, вздыхала. Тогда мать выходила во двор. Из ямы для мусора брала старый веник, наливала в кружку воды.

В избе — тишина такая, что в ушах ломит. Чтобы не мешать больной, Марфа Игнатьевна выключила репродуктор, часы остановила — пусть не тикают.

— Повернись-ка ко мне, — сказала дочери, поднимая веник. — Сгиньте глаза карие, черные, завистливые! Уйди, хворь, к сатане!

Старуха набрала в рот воды и брызнула через веник на больную. Мелкие капельки усеяли одеяло. Лицо Натальи совсем мокрое.

— Не надо, мама. Я спокойно хочу полежать, — прошептала она, с головой укрываясь одеялом.

— Ладно, ладно. Не буду мешать. Знаю — не пройдет уж, пока не отнесем к березе монеты. Снег еще неглубокий, сама схожу.

Когда мать уходила, становилось спокойнее. Только за печкой трещал сверчок. Наталья, собрав последние силы, встала с постели и сняла с окна одеяло. Заглянула во двор. Но опять потемнело в глазах, закружилась голова. Скорее в постель.

…Как-то после обеда к Петрусю зашел Вася. Он теперь домой не спешит, из-за отчима, конечно, это всем ясно. Невзлюбили они друг друга — Вася и Лаврентий Васильевич. А тут еще история с расческой. Узнав, что ребята в лесу нашли расческу, Лаврентий Васильевич привязался к Васе: «Почему отдал вожатой? Найденное другим не отдают, от этого счастье уходит. Принеси обратно!» Вася отмалчивался, не дерзил — жалел мать.

Неожиданно мелькнула мысль — а что, если… «Да, так и сделаю», — решил мальчик. На душе стало спокойно и легко. В тот же вечер, когда все уснули, он вырвал из тетради чистый лист бумаги и, тщательно обдумывая каждое слово, написал письмо.

Прошла неделя.

— Вась, а что это за письмо отдал тебе почтальон, когда мы шли сюда? — вдруг спросил Петрусь.

— Что-о?

— Письмо, говорю. От кого?

— Какое письмо? — покраснел Вася и потянулся к книге. — Давай задачи решать.

— От товарища скрываешь? — обиделся Петрусь. — Ладно. Я тоже не расскажу о березе.

— О какой березе?

— A-а, тоже хочется узнать? Не скажу. Пока не покажешь письмо — не узнаешь.

Письмо это и самому Васе не давало покоя. Рука то и дело сама тянулась к карману. Теперь еще — береза. Что делать? Может, в письме ничего такого и нет. Если прочитать прямо при Петрусе?

Вася посмотрел на товарища, рука в кармане. Вот он, гладкий конверт. Не выдержал — вытащил. Осторожно открыл. Увидел лист бумаги, исписанный фиолетовыми чернилами.

— Нет, сначала ты скажи про свою березу!

— Знаешь, — начал Петрусь, — та береза, оказывается, действительно святая. Она помогла дяде Степану вылечиться от болезни.

— Как это?

— Сам знаешь, как мучился дед Степан. И вот он стал ходить к березе. В щель за березу кладут деньги. Я сам видел, там их мно-ого накопилось!

— А чего не взял?

— Ты что, Вася, у бога хочешь отнять? Грешно. Их может взять только один человек…

— Не божьи они деньги, а людские, — пожал плечами Вася. И тут же спохватился: — Что-о? Только один человек? Интересно, кто же он?

Петрусь, сообразив, что сказал лишнего, испуганно закрыл рот рукой и выскочил из-за стола. Мать тяжело дышала за перегородкой. Петрусь подошел к ней, а Вася быстро распечатал письмо. Сначала он ничего не понял. Прочитал раз, потом еще, еще… лихорадочно соображал — что же делать? Потом оделся, схватил сумку и выбежал на улицу. Добежал до дома, не переводя дыхания.