Дмитрий Вишневский - Рассказы о большом мире

Внезапно, бёдра её сжали мои бока с невероятной силой, она прогнулась и хрипло застонала, метаясь на мокрой траве. Почти сразу после этого у меня закружилась голова от пронизывающего всё тело оргазма.

Через десять минут она лежала рядом со мной в палатке, положив голову мне на грудь.

– Как его зовут-то, хоть? – спросил, уже почти засыпая, я.

– Кого, глупыш?

Вечером в кафе

Вечером в кафе

Капли дождя сползали по стеклу. Нейтральная территория. Она не дома. Я не дома. Так проще, так удобнее нам обоим. Столик у окна, квадратный, деревянный. Солонка, перечница, хлеб, салфетки.

Она смущалась и не смотрела в глаза.

Я предпочитал поддерживать эту линию поведения.

Приготовил целую речь, о том, почему, о том что и как нужно… Но мы молчали. Уже минут пятнадцать. Никто никуда не торопился.

Официант принёс вино ей и водку мне.

Но мы даже не притронулись к алкоголю.

Бокал с белым вином.

Стопка водки с долькой лимона.

Попсовенькие мелодии сменяли друг друга.

Молчание не было неловким. Но начать разговор было нужно, мы оба это понимали. Полагаю, она считала, что это моя прерогатива в данном случае.

Но я никак не мог подобрать слов, мне всё казалось важным.

Не хотелось фальши. Ей тоже, это чувствовалось.

Но пришла она ухоженой и накрашенной, с новой причёской, а я был небрит, всклокочен, под глазами у меня были тёмные круги и уж точно не напоминал того мужчину, который когда-то бегал с ней на руках по улице, балдея от её звонкого смеха.

Капля упала на столик.

Так обычно начинается дождь. Но дождь за окном уже шёл.

Просто её слеза. Мне стало больно. Захотелось вскочить, отшвырнуть в сторону стол, проорать что-нибудь об этой боли, но я просто смотрел на эту каплю.

Такая маленькая капелька. Деревянный стол был лакирован и она не впитывалась. Просто лежала на столе. Маленькая капелька её боли.

Плохо, когда так.

Она подняла на меня глаза, я это скорее почувствовал, чем заметил. Они были полны слёз, тушь потекла, но её это не заботило. Она не полезла за бумажными салфетками, не встала, чтобы уйти в туалет, где могла бы привести себя в порядок. Просто смотрела на меня. А я смотрел на то, как слеза, мешаясь с тушью, ползёт по её щеке.

Мы уже говорили. Молча.

Мы говорили каждый о своём.

Перебивая друг друга, и не слушая собеседника.

Мы кричали, отчаянно жестикулировали.

У нас было много взаимных претензий, нам казалось важным высказать это всё друг другу.

Сочувствовать можно в спокойном состоянии. Когда тебе больно – тебе не до сочувствия.

А она искала именно его.

Я же ждал понимания.

А может наоборот.

Такие синие-синие глаза. Большие, красивые. Длинные ресницы, которые сейчас казались ещё длиннее из-за этих слёз с тушью.

По очереди капли падали с её подбородка на стол. Мы молчали.

Но при этом я её слушал.

Она рассказала мне про то, что не хотела делать мне больно, про то, что в любви бывает по-разному. Рассказала про то, что любви-то с её стороны, собственно, больше нет. Нет чувств, только усталость. Про то, что не имеет смысла выяснять отношения, потому что их нет больше, этих отношений. Кино закончилось. Fin. The end.

Потом я рассказал о том, что мужчина зачастую ведёт себя именно как мужчина рядом с той женщиной, которая мужчину в нём видит. И что, если он начинает понимать, что в её глазах уже не мужчина, а так… То он теряет дорогу. Идёт в другом направлении. Сначала на ощупь. Потом начинает замечать варианты. Но эти варианты уже не подразумевают её. О том, что когда-то я понимал, что я самый-самый.

Самый нежный.

Самый умный.

Самый сильный.

А потом вдруг понял, что вполне себе обычный. Ничего особенного.

Зачем добывать, если нет очага?

Мы молчали уже около получаса. Её слёзы высыхали. У нас заканчивалось время, хотя никто никуда не торопился.

Она достала пачку тонких сигарет.

Я взял со стола зажигалку и дал ей прикурить. Когда это делал, у меня дрожали руки. Она затянулась, прикрыла ладонью рот и посмотрела в окно.

И вот тогда я понял.

Понял, что между нами всё закончено. И сказать друг другу больше нечего.

Все претензии показались мне смешными. Не было ничего такого, что нельзя было простить.

Но и любви больше не было, ни у неё, ни у меня.

Это был грамотный бухгалтерский баланс.

Дебет сходился с кредитом.

Сначала море любви, нежности и тепла.

Потом море обид, ссор и выяснения отношений.

Она потушила сигарету, встала, взяла свою сумочку, коснулась ладонью моего плеча и вышла.

Я смотрел на столик. Квадратный и деревянный. На нетронутые бокал вина и стопку водки. И понимал, что мы наконец-то всё сказали друг другу.

Девушка-мечта

Книга лежала у меня на коленях, и, склонившись над ней, сначала я увидел только сапоги, мелькнувшие чёрными кошками, рядом с моими ногами, когда она проходила к окну. Стильные, на высоких каблуках, с прилипшим к ним снегом. Я немного отодвинулся, чтобы пропустить девушку на свободное место.

Затем поднял глаза.

Книга была интересной. Правда. Была.

Девушка изящно сняла капюшон и рукава куртки сползли вниз, показав тонкие запястья.

Достала из сумочки мобильный телефон, размотала и подключила наушники.

Вставила в уши, обнажив маленькие серьги-кольца, до этого сокрытые волнистыми волосами, и принялась смотреть в окно.

Я забыл то, о чём читал.

Воспитание не позволяло мне любоваться ей в открытую. Я делал это украдкой.

Золотисто-рыжие волосы мягко ниспадали на плечи.

Непослушный локон соскальзывал на лицо. Несколько раз она пыталась убрать его за ухо, но он словно жил самостоятельной жизнью и вновь возвращался на облюбованную им щёку, закрывая бровь и глаз.

Маленькие, аккуратные ушки. Как у белочки. Мне даже захотелось угостить её орешком.

Вишнёвые губы слегка приоткрыты, отчего были заметны белые зубы. Совсем чуть-чуть и мне показалось это очень милым.

Прямой и тонкий нос с небольшими ноздрями.

Ресницы. Такие длинные, что когда она моргала, я словно чувствовал лёгкое дуновение ветра.

Слегка изогнутые тонкие брови.

На матовой коже щек играл румянец.

Приподнятый воротник чёрной кожаной куртки. Я представил, как она своими длинными изящными пальчиками подтягивала его, кутаясь от морозного воздуха, ожидая прибытия электрички.

Если бы у меня были перья – я бы их распушил.

Через две станции мне нужно было выходить, а так хотелось узнать, какой у неё голос.

И – о, удача! – её телефон заиграл какую-то незнакомую мне лирично-ритмичную музыку, сообщая о входящем звонке.

Она прикрывала трубку ладонью, а я вслушивался в каждое слово, произнесённое мелодичным, мягким голосом:

– Да, Светик. Хорошо, давай сегодня. Ну, давай на «Охотном ряду», в центре зала, часиков в шесть. Да, давай. До встречи.