Шираб-Сэнгэ Бадлуев - Счастья тебе, Сыдылма!

Но она не успела послушать, что скажет ей сердце, потому что стояла перед председательской дверью. Постучала. Ответа нет. Приоткрыла дверь, заглянула — никого. «Новое дело! Вызывал же! Значит, сейчас зайдет». Она вошла в кабинет, села на стул. «Кто-то идет по коридору. Разговаривают. Значит, двое».

Бальжан Гармаевич пришел не один, с ним старик Баадай. Председатель улыбнулся:

— Ну вот, Сыдылма, мы же с тобой и виноватыми оказались. Я тебя отправил к Дамдину — мой грех. Его дети к тебе привыкли, а ты их оставила — твой грех. Будем вместе держать ответ перед дедушкой.

Он сел на свое место.

— Цыплята опять осиротели, — угрюмо сказал старик, — не знаю, чья вина. Я что говорил? Я говорил: пока нет у Дамдина новой жены, пусть эта женщина смотрит за ними. И больше ничего не говорил. Так ведь, Бальжан Гармаевич?

Председатель хитро посмотрел на старика, но не стал напоминать ему все его разговоры. А Сыдылму спросил осторожно:

— Ну, а после свадьбы сможешь опять за детьми присматривать? Или никак нельзя?

— Не знаю.

— Это почему еще? — придирчиво заскрипел Баадай.

— Сейчас ничего не могу сказать. Ничего я не знаю.

Председатель и сторож переглянулись.

«Ничего я не знаю. Все перепуталось. Зачем им знать?» — думала Сыдылма, а вслух твердо сказала:

— Завтра все станет ясно. А сейчас не могу вас обманывать. Пойду я.

И Бальжан Гармаевич понял, что все теперь зависит и не от Ильи, и не от кого-то другого, она сама все решит и скажет.

— Хорошо. Сама придешь и скажешь. У меня все. У тебя есть какая-нибудь просьба?

— Нет.

И не задерживаясь ни минуты, Сыдылма вышла.

А в кабинете долго стояла тишина. Ни один из них ничего не мог сказать, не мог принять твердого решения. Они и сидели, уставившись друг на друга. Заскрипели ворота от ветра, и этот звук напомнил Баадаю плач малышей.

Он не вытерпел:

— Ты, Бальжан Гармаевич, власть или не власть? Ни парторг, ни директор школы, ни милиционер без твоего слова шагу не сделают. Все коммунисты и комсомольцы к тебе за советом идут. Так или не так? То-то. А тут почему приказать не можешь? Если правление посылает ее на работу, что Илья может против сказать? Ничего!

— Нет, дед, нельзя. Вот сыграют свадьбу, она сама придет. Не обманет, я знаю.

— Это долгая история. Дамдин совсем баран, баран и все тут. Ничего понять не может. Будто черви ему мозги выели. Крутится, крутится, а решить ничего не может. И жалко его и обругать хочется.

— Подождем. Тут приказывать нельзя. Надо разбираться, где приказать, а где и нет. Здесь мы с вами бессильны.

— Так-то оно так. Дамдин сам баран. За целый месяц не мог женщину заарканить. То ли робок, то ли красавиц любит? Ну, беда с таким женихом.

— Он знал, что она замуж собирается. И как ты, старик, рассуждаешь? Какая же женщина перед своей свадьбой в аркан, как ты говоришь, попадется? Где же, по-твоему, любовь?

— Любовь, любовь! О чем ты говоришь, ты же умный человек! Я своей жене тридцать два письма написал, а вместо тридцать третьего выслал деньги на дорогу — она и приехала с детьми. Да еще куда — от Томска километров двести в сторону. Да за месяц Дамдин мог на тысячу писем наговорить и тысячу ответов получить.

— Ладно, кончим этот бесполезный разговор, — засмеялся Бальжан Гармаевич. — Подождем.

— Ну, что ж, вырвалась Сыдылма. Упустили, не удержали. Знаешь, председатель, найду я ему русскую женщину.

— Где же ты ее найдешь?

— Да у нас в колхозе. Есть у нас такая. В прошлом году приехала, переселенка из Тамбовской области. Свинарка.

— Это Макарова, что ли? Феня?

— Ага, Феня. Душа у нее — как море. Всегда веселая, работящая, крепкая. Как ни тяжело с поросятами, а никогда не хнычет, не жалуется. Я с ней сам поговорю наедине — уж я-то знаю, как с русскими женщинами обращаться, будь уверен. Я договорюсь, а ты потом пошлешь ее к Дамдину, да не на месяц, а на год. Договорились? Свинарку-то ты всегда найдешь, дети дороже, чем поросята. Хорошо?

— Хорошо придумал. Только знаешь что: пусть Дамдин сам ищет себе жену, а то мы что-нибудь напутаем. Кого полюбит, на той пусть и женится. Да и откуда мы знаем, может, у него уже есть на примете.

Бальжан Гармаевич посмотрел на часы, и пальцы его дробно застучали по столу. «Понятно. Торопится куда-то», — подумал старик и подался к выходу.

Он пошел на свиноферму, что расположена за рекой, шел и что-то бормотал про себя, пуская клубы дыма из своей неразлучной трубки.

До свадьбы осталось меньше часа. Родственники уже собрались, когда пришел подвыпивший Илья. Он скрипнул зубами — теми, что у него еще остались, и сказал, раздельно выговаривая слова:

— Свадь-бы не бу-дет!

— Как не будет?

— Ты что — пьян?

— Говори толком!

— Не к месту шутишь.

На него закричали со всех сторон. Илья злобно прошипел:

— Изменила! Ее обманул оодон [11] Оодон — коротконогий (оскорбительное) . Дамдин. Полдня уговаривал — бесполезно. Всех нас выставила на посмешище. Что будем делать?

Присутствующие молчали. Илья, красный, как рак, прошел к дивану, медленно сел.

— Ну, это уж совсем не по-людски, — пробормотал один.

— Это твое несчастье, что ее послали к Дамдину, — сказала узкоглазая женщина из угла.

— Председатель ее послал. Бальжан Гармаевич — хитрый мужик. Он потому и послал, знал, что из этого получится. С далекими соображениями послал, — подлил масла в огонь третий.

— Предвидел?.. Что он, бог, что ли, — недовольно проворчал лысый старик. — Умен, конечно, это не отнимешь. Да только сам ты, Илья, виноват. Как закатишься в бригаду — ищи тебя. Не нашел времени чаще приезжать?

— Все! Что упало, то пропало, — протянула женщина из угла.

Илья вдруг вскочил, сорвал с гвоздя веревку и кинулся на улицу. Парни за ним, как пущенные стрелы. Видимо, они сразу же настигли его и через две-три Минуты ввели неудачливого жениха в дом. Кто-то даже наподдал ему пинка. Лысый старик посмотрел на него и сказал:

— Это тебе неспроста, так оно и должно быть. Ты троих жен бросил, да еще каких! Вот теперь посмотри на себя ихними глазами, — и стукнул его по шее старческой ладонью. А родственники смотрели на него презрительно, и каждый готов был поступить так же.

А может, и правда, что Бальжан Гармаевич предвидел исход дела и не случайно послал Сыдылму к Дамдину? Да нет же, конечно, нет! Ведь и сами они, Дамдин и Сыдылма, не знали, что между ними постепенно и незаметно протянется прочная нить любви. Просто уж по привычке приписывают колхозники своему вожаку все добрые дела и не жалеют наделить его лишней долей остроумия и прозорливости. Ведь недаром столько лет гордятся они своим председателем перед соседями. А он самый обыкновенный человек, как все мы, люди. Ну, чуть умнее, чуть добрее, чуть опытнее и только. Да и сам Бальжан Гармаевич вряд ли мог точно ответить, предвидел ли он такое или нет. Может, и предчувствовал что-то хорошее, а может, и нет… Кто ж его знает?