Шираб-Сэнгэ Бадлуев - Счастья тебе, Сыдылма!

Балма! И словно пламя того очага обожгло Бориса. «Она! Конечно же, это она опустошила юрту, увезла все отсюда! Она сказала, что не переступит порог этой юрты, но вещи пожалела оставить, все выскребла. Проклятая ведьма! Бросила юрту, бросила!» От ярости Борис заскрипел зубами. И вспомнился отец, его шершавые большие руки, сухие потрескавшиеся губы. Видел бы сейчас своего сына, одинокого, затравленного, без жены и детей, ограбленного женщиной что сказал бы он? От бессилия и унижения даже слезы закипели на глазах Бориса. «Что я могу сделать, что? Хоть кровь вместо слез брызни — не поможет». Он пытался взять себя в руки, но оскорбленное мужское достоинство с новой силой бунтовалось в нем, и злоба подсказывала страшные мысли: «Отомщу! Погоди, дай срок! Не будет тебе пощады!» И тут же почувствовал слабость: ничего он не сможет сделать, никому он не отомстит. Кому мстить-то? Женщине, которую он сам оскорбил и унизил? Никакой самый справедливый суд не оправдает его! Суд… Еще ведь надумает разводиться, если соберется еще раз замуж, по судам затаскает, дележ вещей начнется. Да что там ему достанется, она — с дочерью, а ему чемоданчик с бельем. Боже мой, боже, что же это творится ныне в Белой степи? Он опустился на колени:

— Господи! Кто же поможет мне? Кто вернет мой покой, мою семью, мое счастье? Белая степь! Белая степь! Пожалей мою старую мать! Пожалей мою единственную дочь! Спаси, подскажи, что мне делать, что делать?

Безмолвствовала Белая степь, даже эхом не отзывалась, нет в степи отклика голосу человеческому. И синее небо голубым своим огромным глазом равнодушно взирает на страдания сына Белой степи.

В таком состоянии и застал Бориса подъехавший на верблюде Негр Дамби. Каждое утро выбирал он свободный час, чтобы съездить к юрте Дугаровых — не случилось ли с нею чего? А теперь вот неожиданно застал лежавшего на земле Бориса.

— Мэндээ!

Борис поднял голову.

— Как дела, брат? — неожиданно для самого себя бросил он привычные слова и только потом понял, какую глупость сказал: и без того видно, как дела.

Борис молчал.

— Да ты не отчаивайся, Борис, — Дамби потянул за веревку, привязанную к ноге верблюда повыше копыта. Животное подогнуло передние ноги, потом задние, опустилось на землю, и Дамби подошел к Борису.

— Ну, ладно, ладно, разнюнился. Ты же мужчина. И должен всегда оставаться мужчиной. Я уж давно собираюсь к тебе съездить, да далеко очень. Предупредить хотел: позавчера Доди сюда приезжал с сыном. Они и увезли весь ваш скарб. Машину попросил в правлении и увез. И коров угнали. А вот юрту оставили — Балма наотрез отказалась забрать и брата предупредила, что не будет жить в этой юрте. Глупая женщина, что с нее возьмешь? При чем тут юрта, не в стенах дело. Но заупрямилась — и все тут. А вчера Доди к нам приезжал, забрал твою мать и малыша, увез к себе, вместе жить будут. Старуха-то обрадовалась — слов нет! Насчет малыша Доди сам решил, хочет поговорить с Хандой, чтобы у них оставила до весны, а там видно будет. Балма-то все молчит насчет малыша, ни да, ни нет. Ну, да хоть «нет» не говорит и то ладно. Она женщина душевная, может, и согласится. Ну, а Доди — тот за. Хочет, чтобы был наследник у рода Дугаровых. Старушка, конечно, на него теперь как на бога смотрит, полное единогласие. Видишь, как оно все получается.

Дамби сел прямо на землю рядом с Борисом, достал папиросу и долго раскуривал ее. Борис молчал. Молчал и ждал, что еще скажет Дамби. О его судьбе что скажет. Ведь говорили же о нем, когда приезжали. Но Дамби молчал, а Борис покорно ждал.

— Да, вот так, значит! — повторил Дамби, явно затягивая начало решительного разговора. — Ну, а что ты?

Борис пожал плечами: что я?

— Оно, конечно, Борис, скажу тебе прямо: неправильно ты жил, совсем плохо. Хочешь — обижайся, хочешь — как хочешь, а по нынешним временам так не пойдет. Чужими руками не проживешь, хоть они и твоей жены руки. Все жена да жена, все она да она, ты уж до того отвык что-нибудь делать да решать, что вот случилось такое — даже поговорить сам, как мужчина, с нею не смог, на мать свалил. А ведь ты с Балмой полжизни прожил, и человек она хороший. С ней начистоту поговорить, прямо, не виляя — она поймет. Конечно, для своей гордости больно, но раз нагрешил — отвечай. А ты что хотел, чтоб и грех на тебе да еще и прав ты? Так теперь не получается.

Дамби затянулся несколько раз.

— А Доди про тебя ни слова худого не сказал. Знать-то он все знает, и с Балмой большой разговор имел, уж не знаю, что он там ей говорил, а пока, значит, всю семью при себе решил держать.

«Ну вот и конец, вот и все», — похолодел Борис.

— Юрту он там им нашел, у себя в бригаде. Поселились они, живут. Тебе просил передать, чтобы не волновался, они и присмотрены и ухожены. И еще сказал, что чабаны им в бригаде нужны. Так что, если председатель согласится перевести тебя в ихнюю бригаду, то место найдется.

Борис не сразу понял смысл последних слов Дамби. А когда понял, глаза у него загорелись. Он посмотрел на Дамби, а тот затоптал окурок и взгромоздился на верблюда.

— Мой совет тебе, — закончил Дамби, плеткой подымая верблюда, — езжай сегодня же к председателю.

Дамби повернул верблюда и, уже отъезжая, крикнул:

— Давай, действуй! Хоть раз в жизни сам действуй!

Борис словно очнулся. Он кинулся к мотоциклу, но проклятый мотор заупрямился, и Борису удалось тронуться с места, когда Дамби был уже довольно далеко. Но он прибавил газу и догнал верблюдопаса.

— Спасибо тебе, Дамби. За добрую весть спасибо.

— Ла-адно! Че-его та-ам! — трясся на верблюде Дамби. — Ты да-авай жми в пра-авление!

— Обязательно поеду, вот только в отару наведаюсь! — и друзья разъехались в разные стороны.

В отаре Борис долю не задержался: выпустил овец на выпас, накормил своих верных помощников — собак и ринулся в правление: «Только бы застать председателя. Его вечно на месте не сыщешь. Или хоть заместителя либо парторга. Все равно. Какая им разница — лишь бы работал, а где — неважно».

Всю дорогу его не покидали беспокойные мысли. Как-то его встретят на новом месте, что скажет Балма? И больше всего думал он о маленьком Жаргале: «Балма не протестует. Ни «да», ни «нет» не говорит, но не против. Надолго ли? Не под влиянием ли это брата? Мама и Роза за. Ну, и пока Доди рядом, Балма тоже терпеть будет, а потом? Конечно, она слова ребенку не скажет, не укорит его и не обидит, только и забыть-то ничего не сможем. Не было бы его, и забыла бы постепенно. А тут еще Ханда — ведь не запретишь ей видеться со своим сыном, мать все-таки. И будет торчать как бельмо на глазу. Ну, и заварил же я кашу, нарочно не придумаешь!»

Он путался в своих мыслях, но не в силах уже был отказаться от возврата в семью, от слабой надежды, которая мелькнула в словах Доди. И он летел на своем мотоцикле, летел, стараясь отогнать тревогу, — только бы поближе к ним, поближе, может, и уладится все, сживемся как-нибудь, как-нибудь. А там видно будет.