Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

— Ну, как себя вели наши высокообразованные и гуманные соседи?

— Да все, как всегда. Люба подпилила бритвочкой телефонный провод Фистингу, Фистинг забежал на кухню, злобно пописал ей в суп и убежал на съемки. А почему ты так рано вернулся? Вы же две недели должны были плавать вдоль Финляндии?

Люба — главбух крупной фирмы, она лелеет планы захватить всю квартиру. Пока что у нее есть половина огромной коммуналки на Петроградской стороне, сын-скинхед, приятель сына, сиротка, над которым она оформила опекунство, арахноидит и тихонько подкрадывающийся алкоголизм — профессиональная болезнь топ-менеджмента 90-х.

Фистинг, получивший погоняло за счет созвучия фамилии, режиссер. Он лауреат чего-то там и к Любе испытывает классовую ненависть. Она много зарабатывает (ну конечно, она ворует! Как еще можно заработать столько денег?!), называет Фистинга пидаром и сраным интеллигентом и возмутительно красива.

Раньше войны имели трехсторонний характер, но когда пьяная голая Люба напала на маленькую худенькую лесбиянку, зажав ее в угол и заорав — «ах, ты лесбиянка? Сейчас я тебя отдеру, ковырялочка!» — та предпочла писать стихи про розы и козы в другом жилье.

Теперь Любу и Фистинга никто не отвлекает, и они воюют сладострастно, забыв, из-за чего начали. Они забегают к нам по очереди и жалуются друг на друга. Я делаю лицо сфинкса и говорю что-нибудь умное. Вникать в происходящее бесполезно — у них другая реальность и другие этические системы. Мне туда не надо.

Но в целом мои симпатии на стороне Любы, жених которой сгорел при взрыве баллона с кислородом за день до свадьбы. Люба, учившаяся в ПТУ на кассира, была на сносях. Всю историю деревенской сироты, пробивающуюся в жизни с грудным ребенком на руках, как-то заканчивающую «финэк», неясным путем выгрызающую прописку и жилье, я знаю наизусть. У мальчика, с которым дружил ее сын, родители издохли от лосьона «Свежесть» (на жаргоне скорой помощи — «Нежить»), и она его теперь опекает.

Так что мне они в суп не ссут, телефон не обрезают, и ладно. У меня другие заботы: наш свадебный свидетель Вано, по совместительству мой бой-френд, повадился проявлять свой кавказский темперамент. На мой день рожденья он ныряет под Троицкий мост и плавает там гуппией, покрикивая, что он всех ненавидит и хочет умереть. Я сижу на берегу, подманиваю его тихим свистом и напоминанием о том, что я воду не люблю и спасать его не полезу.

В итоге мы с женой растираем его водкой, всю ночь его греем с двух сторон, заболеваем оба гриппом — а эта абхазская тварь даже не чихает.

Лесбиянка крадет мой дорогущий зонт, сын соседки поет по ночам фашистские марши, а на горизонте рисуется перспектива покупки своего жилья. Вано посылается вдаль после новогоднего погрома.

Собирая вещи перед переездом, мы находим огромный пакет с лесбийскими лифчиками нулевого размера и, жутко гогоча, кидаемся ими из окна машины, везущей нас прочь из студенчества.

Вано задушат шнурками от его же ботинок через полгода. С женой мы разойдемся через год. Весна будет холодной.

Брак был дурацкой затеей изначально: долго живя вместе и не планируя никаких штампов в паспорте, в одну ужасную ночь мы напились, а утром, трясясь от похмелья, пошли искать ближайшее кафе. Ближайшее кафе нашлось в ЗАГСе и, как следует похмелившись, мы смеха ради написали заявление.

Заполняя анкету, мы пугали остальных желающих обрачиться спором, как записать в графе «совместные дети» кота — как сына, или как дочь? Я хотел записать кота дочерью, уверяя, что дочь — это социальный, а не половой статус. Невеста утверждала, что работников ЗАГСа обманывать нельзя, и, если у доченьки есть яйца, то никакая это не доченька. Я возражал, что такими доченьками (минус хвост плюс эпиляция) забиты все гей-клубы города. Наблюдавшая спор благопристойная парочка в ужасе пыталась зарыться в кадку с пластиковой пальмой.

Служительница Гименея предложила назначить регистрацию на полдень.

— Ни за что! — хором ужаснулись мы. — Мы так рано не встаем.

— Тогда на шесть вечера. Но будет уже темно, осень ведь!

— И очень хорошо.

Через пару дней мы вообще забыли о том, что нам предстоит образовать крепкую ячейку общества — мозг состоит из жировой ткани, жир отлично растворяется в спирту, а пили мы тогда литрами. Мы не вылезали из клубов, в наших записных книжках не было фамилий, а часто и имен — рядом с кличкой стояло название злачного места, которое осчастливило нас знакомством с очередным гениальным стилистом, певцом или кем-нибудь похуже.

День свадьбы все-таки пришел. Вместе с родителями, которым очень не понравилась наша идея не устраивать торжественную регистрацию с банкетом и мотком белого тюля на невесте.

— Ну какая из меня девственница, — трагически шептала будущая супруга. — Я похожа в этом на капустный кочан! Я не смогу в этом платье танцевать и лазать через забор! Ты же знаешь, я всегда лажу через забор, как напьюсь!

После ожесточенной борьбы с родственниками в качестве компромисса было выбрано шелковое вечернее платье в стилистике «дорого-богато». От куклы на бампере машины и посещения вечного огня удалось отбиться.

В день бракосочетания мы отомстили родителям за все. К моменту регистрации брака мы были смертельно пьяны: в процессе отглаживания костюмов и замазывания следов бурной жизни на фасадах жена сбегала за водкой.

Свидетели были подобраны со вкусом: со стороны невесты выступала наша знакомая по клубной жизни, дважды в год попадавшая в дурку с одним и тем же диагнозом: «Маниакально-депрессивный психоз. Маниакальная фаза. Сопутствующие диагнозы: беременность 10 недель. Гонорея».

Со стороны жениха — мой тогдашний любовник, горный человек Вано, непонятно как и зачем переехавший в Питер.

Пришедшие родители застали пасторальную картину: я сидел в халате на голое тело, в одной руке у меня была кисточка, а в другой стакан с прозрачной жидкостью, имевший приятный запах спирта.

Кисточкой я разрисовывал физиономию невесты, а из стаканчика прихлебывал.

— А что у тебя в стаканчике, сыночек?

— Водочка, мама. Вкуууусненькая!

— Как можно нажираться перед свадьбой, сыночек?

— Я без наркоза не могу, мамочка!

На кухне отец и Вано курили, недобро поглядывая друг на друга: папенька не любил незнакомых людей, а Вано натер себе яйца впервые в жизни надетым костюмом.

Свидетельница чистила мой костюм и истерически хихикала — у нее начиналось осеннее обострение маниакала. Кот, воспользовавшийся неразберихой, нашел под кроватью бумажку из-под кокаина и съел ее. Наверное, не стоило с ним делиться месяц назад — коты тоже любят веселье.

На банкете началось мрачное, неодухотворенное безумие. Помню не все.