Язмурад Мамедиев - Родная земля

Ну, нет, скрипнул зубами Чары, я тебе, подлецу… Хватит. Вчера с моей Айсолтан, сегодня с этой, завтра до Зибы доберется. Недаром же говорят в народе, что метит он в зятья к Атанияз-баю.

Так и не уснул Чары до самого рассвета. Только предутренний холодок немного успокоил его, и он забылся коротким тревожным сном.

Утром Наташа поднялась раньше всех, раздула потухший было костер, поставила кипятить чай, на скорую руку зашила рубаху Керима, выстирала и пристроила сушить у огня.

Керим с благодарностью посмотрел на нее и она зарделась, поймав его взгляд, отвернулась смущенно.

Солнце еще не поднялось, когда они напились чаю и собрались в путь.

— Ты проводи доктора, сказал Керим чолуку, — а я погоню отару. У Хауз-Хана обожду тебя.

Чары вздрогнул от неожиданности, но промолчал, даже не взглянув на него.

— Ну, что ж, сестренка, — повернулся Керим к Наташе, — до свиданья. Бог даст, свидимся еще.

Он пошел к отаре, поднял ее и погнал на юг. Собаки, оправившись от ночного страха, бегали вокруг с громким лаем.

Глухой шум сотен копыт медленно удалялся.

Глядя вслед Кериму, Наташа вдруг с удивлением почувствовала, что ей жаль расставаться с этим застенчивым немногословным парнем. Чем приворожил он ее?..

Скоро и молчаливый Чары распростится с ней, уйдет догонять свою отару. Повседневные заботы захлестнут их, и не вспомнят они о короткой встрече с доктором Наташей. Разве только зайдет в кругу чабанов разговор о повадках барса, — тогда расскажут они, как верблюд победил страшного зверя, и мимоходом назовут ее имя. А то и не назовут, кто она им…

Высокая, статная фигура чабана еще виднелась вдали. Он назвал ее сестренкой, чудак. Хороший парень этот Керим, простой, душевный и по-своему гордый. Кто знает, может и впрямь доведется свидится…

С неожиданно ворохнувшейся тоской она вспомнила разговор в кабинете Юрина. Знает ли Керим, куда гонит овец? Наверное, нет. И сказать нельзя, не время еще. Как же отвести беду от ничего не ведающих людей?..

— Пошли, что ли, — сказал Чары.

И первый, не дожидаясь ответа, зашагал по склону бархана, ведя на поводу белого верблюда с ободранным, подсохшим уже боком.

Наташа еще раз с тяжелым сердцем оглянулась на уходящую отару, за которой стлалась по степи серая дымка поднятой копытами пыли, задержала взгляд на крохотной фигуре чабана и, удержав вздох, понуро побрела за Чары.

Июльское солнце раскалило пустыню. В юрте еще куда ни шло, но наружу лучше не выглядывать. Воздух обжигал лицо, как будто Бахрам заглядывал в пылающую печку. Сердцу было тесно в груди, оно колотилось глухо, больно отдаваясь в висках. "Как в аду, — злился Бахрам, вспомнив слова из Корана: — "Грешники будут там среди знойного самума и кипящей воды, в тени от черного дыма: не будет им ни прохлады, ни отрады". Он не привык к такой жаре, но, выдавая себя за туркмена, не должен был подавать вида.

Однако всевидящего Атанияза трудно было провести.

— Пейте зеленый чай, дорогой гость, — пряча усмешку, посоветовал он. — Чай снимает усталость, спасает от жары, поднимает настроение. Аллах послал этот божественный напиток туркменам за их терпение.

И Бахрам пил горьковатый, густо заваренный чан пиалу за пиалой. Пот градом катился по лицу, рубашка промокла, ему действительно стало легче, — любое, даже самое слабое дуновение ветерка несло прохладу разгоряченной коже, и сердце успокоилось. Верно говорят русские — клин клином вышибают, вспомнил Бахрам и потрогал плоскую, как фляга, бутылку в заднем кармане брюк. Но выпить не решился.

— Принесли обед, Бахрам-хан, — пригласил Атанияз.

— С удовольствием, — ответил гость, — только я хотел сначала посоветоваться с вами, бай-ага.

Атаниязу льстило уважение, которое постоянно выказывал ему таинственный пришелец из того мира, куда собирался в скором времени перебраться и сам бай. Он солидно разгладил седую бороду.

— Нам незачем таиться друг от друга, — доверительным тоном продолжал Бахрам. — Я хотел бы прежде, чем начать дело, заручиться вашим согласием, уважаемый бай-ага.

Атанияз сказал, поучая:

— Откровенность — лучшее качество в отношениях между людьми.

— А для друзей оно просто необходимо, — подхватил Бахрам. — У нас же впереди — трудное дело. Общая цель еще больше сближает нас. Вот я и хочу поделиться одной мыслью, обсудить ее с вами.

Атанияз кивком разрешил ему продолжать.

— Граница хорошо охраняется, бай-ага. Там может произойти стычка с пограничниками, а чем она кончится, один аллах ведает.

— Нас тоже беспокоит это, — согласился хозяин. — Но раз решив, мы не отступим. Аллах да поможет нам на нашем пути!

— Мужественные слова! Ничто не остановит нас. — Наклонившись к Атаниязу, Бахрам понизил голос: — Да вы ни о чем не беспокойтесь. Когда все будет готово к переходу, я устрою так, что ваша группа окажется в самом безопасном месте. Пусть рискуют другие, менее достойные люди. Ни один волос не упадет с вашей головы, ни одна овца не попадет в руки пограничникам. Но это в том случае, если вы будете двигаться налегке.

— Я не оставлю большевикам даже порванной кошмы, — с затаенной злобой отозвался Атанияз.

— И правильно, бай-ага, они и так отняли у вас многое. Я о другом хотел сказать. Ведь поедут женщины, дети. И со скотом много возни. Мало ли что… Мне думается, а не лучше ли часть богатства спрятать здесь?

— Спрятать здесь? — повторил озадаченный бай.

— А почему бы нет? — вкрадчиво настаивал на своем Бахрам. — Конечно, овец не спрячешь, верблюдов тоже, за ними уход нужен. Ну, а другую часть богатства, которая есть-пить не просит, можно бы оставить в надежном месте до поры, до времени, а там выбрать момент и спокойно переправить через границу. Что вы об этом скажете, бай-ага?

Атанияз понял, наконец, о чем речь.

— Золото, серебро — так? — уточнил он.

— Ну, да. Уложить в кувшин, зарыть поглубже, тогда можно хоть год, хоть два ждать. Случись что при переходе, не дай бог, все это богатство останется целым. А то ведь можно его и потерять. Навсегда.

— Упаси боже от такого несчастья! — суеверно произнес Атанияз, подняв ладони. — Но как можно оставить в стране нечестивцев свои богатства?

Бахрам слушал его с чувством презрения. Он понимал, как трудно баю согласиться на такое. Золотых женских украшений и монет царской чеканки накопил он, пожалуй, столько, что число отар можно было бы удвоить, дороги они были, ох, как дороги.

Желтое пламя плеснуло в глазах Атанияза, — словно бы отразились в них несметные сокровища, от отца и деда унаследованные и умножаемые им каждодневно: правдой ли, неправдой — наплевать, лишь бы в свой карман, в дом, не из дому.