Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Я пришел попросить у твоей матери пиалку чала…

Зиба быстро поднялась.

— Мама пошла в юрту брата, — проговорила она, не глядя на гостя. — Если хотите, я сама налью вам.

Снаружи все стихло, и это успокоило Бахрама.

— О, конечно! — воскликнул он. — Чал из твоих рук будет втройне вкусней!

Бахрам знал, что красив, пользовался успехом у женщин, и равнодушие Зибы задело его, что говорится, за живое.

Зиба налила ему из кувшина полную пиалу и поднесла на тонких пальцах, низко опустив голову, — он увидел близко замысловатый узор ее тюбетейки, вышивку на узком вороте платья и розовые ушки меж смоляных кос.

Бахрам осторожно взял из ее рук пиалу и стал жадно пить, с удовольствием ощущая губами и щеками прохладу кисловатой жидкости. Оторвавшись, чтобы перевести дух, он мельком посмотрел на девушку, которая смиренно стояла рядом, уставившись в пол. Нежные ее щеки пунцовели под нескромным взглядом малознакомого мужчины. Она уловила дурной, тошнотворный запах, долетевший, когда Бахрам выдохнул, отстранив на минуту пиалу и вытерев ладонью побелевшие от чала тонкие, щегольские усики, — и не поняла, что это такое.

Бахрам снова прильнул к пиале и выпил все до дна.

— Ой, спасибо! — с прерывистым вздохом сказал он, не сводя с лица девушки обжигающего, откровенно голодного взгляда. — Я же говорил, что чал из твоих рук будет прелесть как хорош!

Возвращая пустую пиалу, он хотел поймать ее руку, но замешкался, и Зиба выскользнула, будто ящерица, только красное, с желтыми полосами кетени обвилось вокруг нее, подчеркнув гибкость ладного стана. Бахрам шагнул за ней, вытирая рот и усики шелковым цветастым платком, — и снова Зиба уловила незнакомый запах, на этот раз приятный как аромат цветка.

— Зиба-джан, — заговорил он срывающимся голосом, — разве здесь твое место? Ты — как сияющая луна на ясном небе, — весь мир должен лежать у твоих ног. Ты рождена блистать во дворце, затмевая своей красотой всех красавиц. Эта юрта, эта выжженная степь — не для тебя.

Зиба удивленно вскинула тонкую бровь.

— Почему же, — тихо, но твердо сказала она, посмотрев ему прямо в глаза. — Это луна может блуждать по небосклону, а мое место — здесь, на родине.

Бахрам замер, как охотничий пес перед дичью. "Ого, — подумал он, — да она с характером. Ну, что ж, тем приятнее будет победа".

Глаза его сузились, улыбка затеплилась в углах тонких губ, и усики чуть дрогнули.

— Зиба, — начал он и услышал приближающиеся шаги.

Вошла Огульхан, подозрительно глянула на дочь и на гостя.

— Вот и тетушка Огульхан, — с мгновенно изменившимся лицом, совсем иным, будничным, в меру вежливым голосом сказал он. — А я зашел было, чтобы попросить у вас пиалу чалу, но застал только вашу дочь и хотел уйти. Она ведь совсем ребенок, хоть и старается казаться взрослой.

Зиба бросила на него странный взгляд и тут же отвернулась.

— Ай, нынче дети растут не по дням, а по часам, — отозвалась Огульхан. — Не успеешь оглянуться, а они уже своевольничают.

Она наполнила пиалу чалом, протянула гостю. Прежде, чем вылить, он покосился в сторону девушки, сказал мечтательно:

— Когда я вижу Зибу, тетушка Огульхан, сердце мое замирает, — так похожа она на мою сестренку. Я так люблю ее… Когда Зиба встретится с ней, я подарю обеим не-обыкновенной красоты гульяка — специально закажу у лучших ювелиров. И никто не сможет отличить их, даже женихи.

Он засмеялся негромко, и Огульхан вздрогнула от этого смеха, вдруг испугавшись за дочь.

— Лишь бы все было хорошо, — пробормотала она неопределенно. — Аллах милостив.

Закинув голову Бахрам спокойно выпил чал, вытер платком губы, с поклоном вернул хозяйке пиалу и вышел. На Зибу он больше не взглянул.

Наташа все время отставала, и Чары сказал недовольно:

— Садись на верблюда, а то мы до вечера не дойдем.

Когда верблюд поднялся, она с высоты снова увидела вдалеке желтое облачко пыли, поднятое отарой, которую гнал Керим. Но верблюд зашагал, ей с непривычки сразу же стало невмоготу, и она уже не могла смотреть по сторонам, занятая только одним — как бы не сломать себе спину от резких движений. Ее болтало хуже, чем на корабле в самый жестокий шторм, — вперед и назад, вперед и назад…

А Чары невозмутимо вышагивал по степи, ни разу не оглянувшись.

И только заметив всадника, скачущего наперерез, он остановился и стал смотреть из-под ладони, с тревогой гадая, кто бы это мог быть.

Наташа тоже увидела человека на коне, поначалу обрадованно подумала, что это кто-то из экспедиции разыскивает ее, но через минуту испуганно притихла, разглядев незнакомца.

А Чары, наоборот, успокоился, признав Ниязкули.

Всадник подлетел, осадил горячего коня, поздоровался с Чары, спросил, указывая плеткой на девушку:

— Где это раздобыли такую?

Чолук в двух словах рассказал, что произошло ночью.

Ниязкули поехал рядом с ним, одобрительно кивая:

— Правильно, что не оставил ее с этим бабником. А то случись что — отвечать пришлось бы обоим.

Чары вздохнул, ничего не сказан на это.

— А я вот почему спешил, — продолжал Ниязкули. — Надо, чтобы вы поспешили к Хауз-Хану, там наши люди ждут. Отец и все мы тоже туда переберемся. Там и рассчитаемся. Сможешь вернуться в поселок. — Он соскочил на землю, протянул ему поводья. — Бери коня, догоняй Керима, помоги ему. А я уж отвезу ее, тут недалеко.

Чары молча передал ему поводок от верблюда, сел в седло и, даже не посмотрев на доктора, погнал коня.

Наташа все время видела спину незнакомца, только подъезжая он посмотрел на нее, но тут же отвернулся. Девушка совсем разволновалась, когда, поговорив о чем-то с приезжим, ускакал на его копе Чары.

Но человек, не оглядываясь, вел верблюда в прежнем направлении, ее все так же ломало при каждом шаге, и она постепенно стала успокаиваться, решив, что Чары не бросил бы ее на произвол судьбы, не вручил бы незнакомому человеку.

Солнце поднялось уже над горизонтом и сразу стало припекать. Воздух терял утреннюю свежесть, и степь, быстро накаляясь, уже начинала обволакиваться парным рябящим маревом.

Перевалив через холм, поросший корявым саксаулом, Ниязкули остановился и обернулся, встретившись с Наташей взглядом.

— Не устали?

— Теперь уже близко, — ответила девушка с вымученной улыбкой. — Как-нибудь.

Ниязкули понял, что она не узнала его, а, может быть, даже не встречала в поселке.

Он ухмыльнулся, сдвинув тельпек на самые брови, приказал:

— А ну, слезай, красавица.

Наташа похолодела.

— То есть как — слезать? Зачем? — еле выговорила она и вдруг с острым чувством стыда снова увидела свои обнаженные колени, судорожно одернула задравшееся платье, крикнула: