Язмурад Мамедиев - Родная земля

Но Зиба уже тянула Наташу в свой угол.

— Садись, рассказывай.

Наташа, вдруг вспомнив, зачем пришла, в свою очередь спросила:

— Так это ты заболела? Что с тобой?

Мимолетная хмурь прошла по радостному лицу Зибы, она отмахнулась:

— Ай, потом. Ты о себе скажи: как сюда попала? Наш поселок — где, а ты — где…

— Но ведь и тебя вон куда занесло.

— Ай, мы кочуем, наше дело такое, — все улыбалась Зиба.

— Ты расскажи, расскажи доктору про болезнь свою, — вступила в разговор Огульхан и повернулась к Наташе: — Как приехали сюда — словно подменил кто нашу Зибу. Сохнет день ото дня, из дому не выходит, куска хлеба в рот не возьмет. Смотри какая стала! — скорбно поджала она губы. — На глазах тает. Я уж казню себя — зачем, когда здорова была доченька, порой ругала ее за непослушание, за ребячливые выходки. Пусть бы лучше резвилась…

— Ах, мама, — конфузливо остановила ее Зиба. — Ну, что ты все одно и то же!

Но Огульхан нелегко было остановить. Махнула на дочь ладошкой:

— Ты сама слова о себе не скажешь, а матери все видно, мать о тебе день и ночь страдает. — И снова доктору: — Сердце у нее болит, жаловалась. Да и как ему не болеть — все, что вокруг происходит, очень уж близко к сердцу принимает, за все переживает. Такая она у меня… А о себе — слова не вымолвит, все молчком, все молчком…

Зиба, не будь Наташи, давно бы оборвала причитания матери, — прежде она умела это делать легко и беззаботно. Сейчас же не решилась. Только попросила с обидой, зазвеневшей в голосе:

— Мама, ты бы угостила гостью нашу!

Слова ее оборвали поток материнских жалоб. Огульхан всполошилась, хлопнула себя ладонями по толстым бедрам.

— Ай, заболталась совсем! Сейчас, сейчас все сделаю, мигом принесу! — В дверях оглянулась, воскликнула, любуясь девушками: — Ах, вы, мои милые! Словно ягнятки сидят!

И засеменила к устроенному под открытым небом очагу, где с утра, потрескивая, горел тихим пламенем саксаул и кипела вода в узкогорлых темных тунче.

Глядя ей вслед, Зиба озорно засмеялась:

— Ну, и скажет же мама! Разве я похожа на ягненка?

Наташа тоже засмеялась, потом посерьезнела, спросила участливо:

— Но ты хоть скажи — что с тобой? И верно — похудела, и цвет лица нехороший… На что жалуешься?

В глазах Зибы еще сверкали веселые искорки, но губы уже не смеялись.

— Как только тебя увидела — вся хворь прошла.

В порыве женской, порохом вспыхивающей симпатии она обняла Наташу, прильнула к ней горячим трепетным телом.

С незнакомым, вдруг нахлынувшим чувством материнской нежности Наташа стала гладить ее по голове, лаская и успокаивая. Она знала, что пустыня только с первого взгляда кажется безлюдной — неделю, мол, иди, никого из встретишь; надо побродить по песчаным неприметным тропкам, чтобы убедиться: знакомого повстречать здесь не сложнее, чем в городе. И все-таки встреча с Зибой поразила и взволновала ее. То, что Атанияз тоже готовится к переходу через границу, Наташе было известно, а вот знает ли о намерениях отца Зиба?.. И хотя ее предупреждали, что говорить с людьми в песках надо очень осторожно, Наташа сейчас, прижимая к груди примолкшую байскую дочь, вдруг с твердой решимостью подумала: "Я помогу ей, все объясню и спасу".

— Знаешь, Зиба, я думаю, что это у тебя от того, что… Ну, как тебе объяснить?.. Вот ты жила в своем поселке, все там было знакомым, привычным, и вдруг тебя надолго увезли далеко… Вырой цветок, пересади — он завянет. Так и ты.

Зиба тихо отстранилась, села напротив, глядя на нее доверчивыми, в эту минуту совсем детскими глазами.

— Может быть… Только мне уже опять хорошо.

— Я вот что хотела сказать тебе, Зиба. Мне приходится много ездить по степи, встречаться с чабанами… Они поговаривают, что некоторые баи будто бы неспроста перегнали скот сюда. Ты ничего не слышала об этом?

У Зибы потускнели глаза. Она опустила голову, задумалась.

Наташа решила, что она не хочет или боится отвечать, и продолжала;

— Ты подумай о себе. В чужом краю, ты совсем зачахнешь. Если сейчас и нет у тебя еще настоящей болезни — там будет.

— Там? — спросила Зиба. — Где — там?

Наташа запнулась, с трудом, отводя глаза, ответила:

— Ну, говорят, что совсем на новые места хотят перегнать весь скот. И самим перебраться…

— Я же не могу одна вернуться, — нерешительно сказала Зиба.

— Хочешь, я скажу, что тебе требуется серьезное лечение, отвезу в город, в больницу, а там…

— Ты хочешь, чтобы я оставила родителей?

— Но подумай, что они намереваются сделать!

Зиба печально покачала головой.

— Нет, лучше умереть рядом с отцом и матерью, чем скитаться бездомной….

Послышались шаркающие шаги Огульхан. Наташа вскинула на Зибу тревожные глаза, — Зиба поняла, едва заметно кивнула ей.

— Вот, угощайтесь, дети мои, — Огульхан раскинула сачак, поставила медный поднес с чалом и лакомствами. — А я пойду, займусь по хозяйству.

Снова оставшись одни, девушки помолчали; потом Зиба, словно разгоняя тяжелые мысли, тряхнула косичками и сказала:

— Ешь, Наташа-джан, ни о чем ее думай. Пусть все будет, как записано в книге судеб.

Чтобы не обидеть ее, Наташа отломила кусочек чурека, стала запивать прохладным чалом.

Молчать было неловко, она сказала:

— А я не так давно еще одного знакомого встретила в песках. Угадай — кого?

Зиба равнодушно пожала плечами.

— Да ты его должна знать, он из вашего поселка. Вспомни-ка первомайский праздник. Парень, что Мердана победил, ну?

Зиба думала о другом и слушала невнимательно — мало ли знакомых парней в поселке?..

— Да Керим его зовут. Вспомнила?

Зиба не могла удержать восклицания; руки сами прижались к груди, словно хотела унять безудержно зачастившее сердце.

— Ой!.. — и смутилась, зардевшись, закусила острыми зубками конец платка: пояснила, как бы в оправдание: — Это наш чабан.

— Вон как, — сказала Наташа, недоумевая и почему-то тоже смущаясь.

— Что же он, заболел? — как смогла равнодушнее спросила Зиба.

Наташа разом вспомнила ту кошмарную ночь, черную бурю, блуждающие огоньки и рев зверя совсем рядом, — и стала быстро, волнуясь все больше, рассказывать, что произошло тогда.

Переживая за подругу, Зиба то вскрикивала, то прижимала руки к груди, то замирала, приоткрыв влажный рот. А когда рассказ дошел до мстительного верблюда, загнавшего обидчика в яму, она засмеялась:

— Так и надо ему, негодяю! Ишь что надумал… — И спросила, все еще смеясь: — А кто он такой, не знаешь?

— Нет. Рада была до смерти, что хорошо кончилось, забыла расспросить. Помню только, что чабаны называли его Ниязкули.

Лицо у Зибы стало таким мертвенно бледным, что Наташа испугалась:

— Что с тобой? Тебе плохо?

Зиба прошелестела одними губами: