Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Что у вас произошло с Чары, где он, скажи?

У Керима глаза полезли на лоб.

— Да ты что? Как ты могла?.. Я сам приехал, чтобы узнать…

Акнабат отвернулась, но Керим, мучимый предчувствиями, потянул ее за рукав, пытаясь заглянуть в лицо.

— Вах, лучше бы мне ничего не знать, — чуть не плача, сказала она. — После всего нам на улице показываться нельзя… — Давно копившиеся слезы, наконец, прорвались, она стала вытирать глаза, низко опустив голову. — О чем ты только думал, Керим? Как решился? Или чужую волю выполнял?.. Сердце кровью обливается, когда думаешь об этом! Что тебе нужно было от бедного Чары?

Возмущенный Керим остановил ее причитания:

— Перестань, сестра! Я же сказал!

Акнабат вскинула на него мокрые глаза, в которых засветилась надежда.

— Дай бог, чтоб это и впрямь было ложью! Целого барана пожертвую всевышнему!.. Только ты ничего не скрывай от меня, Керим, всю правду скажи! Ведь сердце не выдерживает того, что говорят вокруг…

Она поднялась, подошла к двери, словно бы освежить вечерним ветерком разгоряченное лицо. Керим понял, что она не договаривает, тоже встал, обнял ее за плечи, попросил:

— Ты не мучай себя, откройся. Я же вижу… О чем ты?

Она повернулась к нему и вдруг уткнулась в грудь, вздрагивая от плача. Глухо, прерывисто прозвучали ее слова:

— Ведь люди… говорят, что ты… убил Чары.

Он оттолкнул ее, задохнувшись от возмущения, побелел, попятился. Сердце у него билось гулко, звоном отдаваясь в ушах.

— Да ты что? — прошелестел он вмиг пересохшими губами. — Я — Чары?.. Он убит?

У Акнабат обмякли ноги, она присела на корточки возле стены, продолжая вытирать лицо уже мокрыми концами платка.

— Так люди говорят, Керим, — горестно простонала она.

Он подступил к ней, нагнулся, тронул за плечо.

— Как же ты поверила о это? За что я мог убить Чары? Я и приехал сюда, чтобы узнать о нем, потому что… С Куллы-наркоманом встретился, стал недоброе подозревать, вот и собрался. Но что ты знаешь, скажи?

Акнабат всхлипнула.

— Двое каких-то людей принесли ночью его вещи… Себя не назвали. Сказали, что… Керим убил… Уже и поминки справили. Только тело не нашли еще.

Керим стал метаться по дому, не находя себе места.

— Ах, сволочи! Ах, подлецы! — пробормотал он, сжимая кулаки.

Наконец, он снова сел к сачаку, взял пиалу, хотел выпить чаю, но так сдавил ее пальцами, что она хрустнула и обломки упали ему на колени. Но он и не заметил этого, — безумные глаза его блуждали, не задерживаясь, по неясным в полумраке предметам.

— Значит, это ложь, Керим? — спросила Акнабат. — Ты чист перед людьми?

Слова сестры вернули его к действительности. Очнувшись, он переспросил:

— Перед людьми? — И сказал твердо: — Я ни в чем не виноват, сестра. Чары был для меня другом, настоящим другом, мы с ним — как братья…

Акнабат облегченно вздохнула, вдруг окончательно поверив ему.

— Я и раньше сомневалась, — заговорила она торопливо, словно оправдываясь. — Что я, тебя не знаю? "Разве может Керим убить человека? — спрашивала я себя. — Сердце у него, как у ангела, он не может спокойно слушать даже плач ребенка". Это я так думала. А жена Ата Поши, бывшего председателя сельсовета, ходит и болтает везде: "Таких тихих да смирных особенно бояться надо. Недаром говорят, что в тихом омуте нечисть водится". И куда ни пойдешь — везде слышишь: был бы хороший, так не поступил, видно, только прикидывался тихоней. Как уж тут голову не потеряешь? И сыновья поверили, заявили мне: не надо нам такого дядю. Но ты не думай, я им строго-настрого запретила так говорить.

Керим вздохнул:

— Когда вокруг столько дыма — разве докажешь, что пожара нет?..

— А родственники Чары на людях грозятся кровавой местью. Правда, их в сельсовет вызывали, начальники пригрозили, что строго накажут за самосуд, сказали, что власти разберутся в этом деле. Вчера я Гозель встретила, жену Батыра, — спасибо ей, не такая как муж, сердцем добрая, говорит, упрашивала Батыра не горячиться, не наказывать никого, не разобравшись. Да и другие люди не все отвернулись от нас, грешных, приходят, сочувствуют, расспрашивают. Им тоже спасибо. Разговоры такие ходят, что ничего бы не случилось, если бы ты не связался с баями, не бегал у них на поводу. Может, и верно это. От баев добра не жди.

Ее слова долетали до Керима, как сквозь плотный туман, — невнятно и глухо. И все перед глазами казалось призрачным, нереальным. Странное состояние полузабытья охватило его. Он и сидел перед сестрой, и слушал ее, и даже кивал иногда, но в то же время думал совсем о другом, — вернее о том же, только по-своему, в иной плоскости, потому что видел все и чувствовал иначе, чем Акнабат.

Ему вспомнилась смерть родителей — как шел он с опустошенным сердцем за носилками к мазару, спотыкаясь о сухие комья. И, может быть, потому, что был он тогда несмышленым мальчонкой, или за давностью лет, те две ужасные смерти казались ему теперь не такими гнетущими, как одна эта — смерть Чары.

Он не мог представить веселого друга мертвым, брошенным в степи. И вдруг совсем ясно увидел: Чары лежит в ложбине между барханами, и коршун, кося большим жестоким глазом, сидит на его белом, неживом лице. Керим вздрогнул, мотнув головой, отгоняя видение. "Как это дико — убить человека! — подумал он. — И кто-то думает, что это — я"…

С горькой ясностью понял он, что убедить людей в своей невиновности сейчас попросту невозможно. Никто не поверит ему, хоть до хрипоты кричи: — "Это ложь!".

И Айсолтан… Как пойдет он к ней, что скажет, когда увидит ее глаза?.. Людская молва страшна, захватит, закружит голову — и поверишь во что угодно. И тут — муж, отец ее детей… Небось подумала, что и слух о своей связи с ней пустил он, Керим, чтобы хоть как-то оправдать свое гнусное дело.

"Дядя Кеим, ты когда папу привезешь? — зазвучал в ушах ломкий голосок Энегуль. Он пообещал тогда, что скоро…

Его обступила толпа людей с искаженными злобой лицами. — "Это он убил твоего папу, Энегуль!" — "Сам явился!" — "Бейте его!" — И вот уже первый камень просвистел над головой, у самого виска…

Керим открыл глаза. Так можно и с ума сойти…

"Нет ничего страшнее гнева народа, — подумал он. — И нет несчастнее человека, которого в народе перестают считать своим".

Брат и сестра долго понуро сидели друг против друга. Они понимали, как трудно теперь восстановить справедливость. "Но неужели смерть одного должна обязательно повлечь за собой гибель другого — безвинного?" — думала Акнабат, украдкой поглядывая на Керима. И слезы снова застилали ей глаза.

За день в низкой комнате скопился зной и теперь медленно, словно бы нехотя, выползал в раскрытую настежь дверь. Навстречу ему, понизу, наплывала ночная прохлада. Она несла с собой разнородные запахи остывающей земли, застоявшейся, уже с прозеленью, воды на дне впадины, тамдырного дыма, конского терпкого пота.