Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Кто там? Выходи! — тихо позвал он.

И вдруг испугался, — а что, если опять Халтач?

Похотливая коза все не может успокоиться. Злоба закипела в груди Керима. Ну, нет, на этот раз он не позволит себя одурачить. Здесь его постель, и никто не поверит, что это он заманил сюда чужую жену… А если поверят? Если поднимет она шум, сбегутся люди…

— Керим, это я, — раздался в тишине приглушенный женский голос.

Атанияз читал и, как мог, растолковывал дочери коран. Зиба рассеянно слушала о том, как носилась по небесам крылатая лошадь — с одним жемчужным и другим коралловым крылом, — и думала о Кериме. Если бы у них была такая лошадь! Они поднялись бы над землей и унеслись далеко-далеко, и были бы счастливы…

Тогда, во время разговора с Наташей, она впервые поняла, как дорог ей Керим, и застыдилась того, что однажды поверила наговору. Она с необычной тоской ждала его возвращения, вздрагивала, когда раздавался шум приближающегося верблюда, кидалась с волнением к окошку — и в отчаянье грызла кончик платка, сдерживая слезы. Все люди вокруг казались ей пустыми и неинтересными, их смех и шутки раздражали, и она замыкалась в себе, уединялась, подолгу сидела одна с рукодельем. Но стоило кому-нибудь поблизости произнести имя Керима, как вся она вспыхивала, навостряла слух и уже ничего не могла с собой поделать.

Иногда она с тревогой спрашивала себя: "Как же так? Я мечтаю о Кериме, а от родного брата отказалась, сказала об этом вслух, и аллах слышал мои слова. Чем же все это кончится?"

Вдруг сомнения закрадывались в душу. А что, если Ниязкули заворожили и он поступал не по своей воле? Может быть, та же Халтач… Выходит, надо было спасать брата, а она отреклась от него…

Голова шла кругом.

Но стоило вернуться Кериму, как снова обрела она душевный покой, и все увидели прежнюю неугомонную Зибу, озорницу и насмешницу. А когда отец протянул ей удивительной красоты гульяка и, между прочим, сказал, что это Керим привез по его просьбе, у Зибы словно крылья выросли. Оставшись одна, она то прижимала гульяка к груди, то отставляла и любовалась игрой узоров в солнечном луче, то начинала гладить ее, как живую, и блаженная улыбка не сходила с ее лица.

Только однажды омрачилось ее праздничное настроение, когда увидела она, как шмыгнула в юрту родителей Халтач. Почему-то подумалось, что опять затевает невестка недоброе. Но — что? Как узнать, как разгадать коварные помыслы этой вредной женщины? День и ночь следить за ней? Да разве уследишь…

И тогда мелькнула смелая мысль, которая поначалу удивила и даже испугала ее: пойти к Кериму, поговорить с ним, предупредить… Она отмахнулась от нее, как от назойливой мухи: как можно, что люди подумают, если узнают?.. Но мысль эта, появившись, уже не выходила из головы. Проходили дни, стремглав летели короткие ночи, и намерение встретиться с Керимом наедине крепло, обрастало подробностями, — она уже не раз видела себя, забывшую обо всем, идущей по ночному примолкшему стойбищу к своему счастью.

И все было так, как представлялось ей, — горели в вышине яркие звезды, огромная луна всходила над миром и спала степь, все люди спали в своих юртах, только один человек не спал, тревожно вглядывался в темноту. И Зиба пришла к нему, махнув на все рукой.

— Это я, Керим, — еле слышно сказала она.

Керим, немея от волнения, шагнул к ней навстречу, застыл с протянутыми руками, готовый поддержать ее, если надо, или вцепиться в горло обидчику, назови она только имя, или молиться на свою любимую. Голос его задрожал, когда сумел он выдавить из себя вопрос:

— Что случилось, Зиба?

В свете луны лицо ее было бледным или переломленный страх забрал всю ее кровь, но лицо ее казалось неживым, и Керим не выдержал, воскликнул испуганно:

— Ну, скажи…

Она подняла на него глаза, он заглянул в них и содрогнулся.

— Я пришла… Мне нужно сказать тебе…

Нервная дрожь била Керима.

— Что, что случилось?

— Нет, пока ничего, — покачала головой Зиба, снова опустив глаза.

Мужество и рассудок вернулись к Кериму. Он оглянулся, сказал:

— Сядь вот сюда, успокойся.

Она села на край топчана, стала теребить угол платка.

— Ты не удивляйся… что в такой поздний час… Но днем мы не можем встретиться, ты знаешь…

Керим опустился на землю у ее ног и смотрел на девушку завороженно.

— Говори, говори, — тихо попросил он, когда она умолкла.

— Я верю тебе, Керим… Ты хороший, а они… Я решилась…. предупредить тебя…

Наконец, до него дошел смысл ее слов.

— Предупредить? — переспросил он. — О чем?

— Ты разве не слышал, что о тебе говорят?

Словно холодной водой окатило Керима. Выходит, и до Зибы дошли досужие сплетни. Как же он оправдается в ее глазах?

Он смотрел на ее лицо, — оно казалось ему еще прекрасней, чем всегда. Вот только похудело. И тени легли под глазами… Что с ней? Больна?

— Ай, что я могу сказать тебе, Зиба? — вздохнул он.

Она внимательно посмотрела на него и стала быстро, сбивчиво говорить — ее шепот вдруг срывался на хриплый стон, от которого все переворачивалось в душе у Керима.

— Эта Халтач на все способна, бойся ее. Много бед может она натворить, Керим.

Она смолкла, и стало так тихо, что каждый услышал, как стучит в груди сердце.

— Во-он оно что, — протянул Керим. И спросил: — Кто знает об этом?

Зиба поспешно замотала головой:

— Никто, только я. Я никому не говорила, одному тебе.

Керим воспрянул духом. Его обрадовало то, что Зиба не поверила клевете и так близко к сердцу приняла свалившуюся на него беду. Керим думал, что он один, брошен всеми, что даже близкие отвернулись от него. И вдруг Зиба, о которой он смел лишь мечтать, пришли к нему, обеспокоенная его участью, не испугавшаяся людской молвы, которая подчас ранит сильнее пули, — ради его спасенья.

— Теперь я ничего не боюсь, — страстно сказал он, заглядывая снизу в ее меловое при лунном свете лицо, на котором только глаза поблескивали воронено. — Я отчаялся… Но теперь вижу, что среди баев есть человек, верящий мне, готовый помочь; и этот человек — ты, Зиба! Я даже смерти не боюсь теперь!

Зиба подумала, что он неверно понял ее приход и ее слова, и, вдруг испугавшись, поспешно пояснила:

— Я не могла, когда… ну, когда человеку что-то угрожает.

Керим не сводил с нее влюбленных глаз.

— Я горжусь тобой, Зиба! Разве любой решится на такое? Я так благодарен тебе, я… мне давно… Если сейчас не скажу, то — когда же?

Она молчала, потупясь; пальцы ее скручивали, расправляли, мяли бахрому платка.

— Я все готов отдать только за один твой взгляд — не за улыбку даже, Зиба! Не знаю, что со мной. Сколько зим, сколько весен мечтал о такой встрече, а сейчас — как во сне, сам не верю в свое счастье…