Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Иди, иди, — сквозь слезы, захлебываясь, проговорила Гозель, — бросай нас одних на произвол судьбы. — И вдруг вскочила, протянула к Баба-ага руки: — Хоть вы образумьте его, Баба-ага!

Старик поднялся, пошел вслед за Батыром, говоря на ходу:

— Давай хоть людей соберем. Не делай глупостей.

Батыр, взявшись за косяк, обернулся с улыбкой:

— Говорят, что геройство — это всегда наполовину глупость.

И шагнул за порог.

— Я не оставлю его, — шепнул Баба-ага удрученной Гозель.

Он нагнал Батыра на краю хлопкового поля. Батыр глянул на охотничье ружье в руках старика и, ничего не сказав, зашагал дальше.

По краю поля тянулся глубокий арык, сухой сейчас. Берега его густо поросли камышом. Во время ветра он шумел протяжно, с жестяным позвякиванием, а ночью в зарослях выли, заливались надрывным плачем шакалы.

Батыр спрыгнул в арык, пригибаясь, чуть замедлив шаг и зорко вглядываясь в желто-зеленую спокойную стену камыша, пошел в сторону от поселка. Баба-ага, вытирая рукавом взмокшее лицо, поспешил за ним. Когда за поворотом скрылись юрты и мазанки поселка и как-то вдруг стало по-степному тихо, Батыр остановился, обернулся к старику, прошептал:

— Шел бы назад, Баба-ага. Я один…

Но старик только покачал головой.

И снова в сторожком молчании пошли они по арыку.

Батыр первым увидел дымок, оглянулся, сделал знак старику. Баба-ага подошел, шепнул ему на ухо:

— Там шалаш. Брошенный.

— Они? — тоже шепотом спросил Батыр.

Баба-ага пожал плечами.

— Ладно, пошли, — одними губами приказал Батыр.

Тихо и осторожно, боясь выдать себя раньше времени, они стали обходить это место, — с северной стороны, где бахчи, камыш изрежен и можно было хорошо разглядеть, что делается у шалаша.

На краю бахчи залегли, стали наблюдать.

У шалаша двое вооруженных людей играли в какую-то игру, наверное, дорт ашик [35] Дорт ашик — азартная игра. , горячились, спорили. Трое других, обняв винтовки, спали в самом шалаше — их ноги торчали наружу. Один, наверное, часовой, стоял чуть в стороне, держа винтовку на весу. Ему, видно, надоело одиночество, и он вытягивал шею, заглядывая на играющих и, кружа, все приближался к ним, подбадривая того, который играл особенно азартно.

— Ах, сволочи, — выругался Батыр. — Я ведь знаю этих двух.

И прежде, чем Баба-ага успел что-либо ответить, он вскочил, щелкнув курком нагана, и быстрым шагом, не пригибаясь, пошел к бандитам.

Часовой стоял спиной к нему, а те двое были увлечены игрой, и Батыр сумел довольно близко подойти к ним.

Услышав шаги за спиной, часовой оглянулся и, выронив винтовку, закричал в ужасе, не сводя глаз с нагана в руке Батыра. Один из играющих вскочил, клацнув затвором, вскинул винтовку. Батыр выстрелил и, бандит, согнувшись, ткнулся головой в землю.

Те, что были в шалаше, проснулись, с перепугу стали палить по камышам, но тут же увидели Батыра, залегли и открыли огонь.

В это время громово ухнуло ружье Баба-ага, который заходил справа, хоронясь в камышах. Лежащие за шалашом растерялись, не зная, что им грозит с этой стороны. Секундная заминка спасла Батыра. Он выхватил левой рукой гранату — "лимонку" из кармана, взмахнул ею над головой.

— Бросай оружие! — крикнул он страшным голосом. — Руки вверх!

— Мы сдаемся! Мы сдаемся! — закричал тот, что был часовым; он уже стоял с поднятыми руками и озирался затравленно, видимо, боясь получить пулю от своих же. — Не бросай, мы сдаемся!

Наверное, его истеричный, полный ужаса крик и решил исход короткой схватки. Бандиты стали подниматься, оставив винтовки на земле.

Батыр зорко следил за каждым, но все же не заметил, как один, с пышными, вразлет, усами, будто споткнувшись, снова приник к земле и неожиданно вскочил, вскидывая винтовку. Тот, что кричал давеча, ударил его ногой в пах, и непокорный взвыл, скорчился от нестерпимой боли и повалился. Но и Батыр уже увидел его и выстрелил. Усатый упал мертвым.

Бандиты стояли с поднятыми руками, и лица их были напряжены и бледны, в глазах медленно таял смертельный страх.

— Это же Батыр! — ломким, еще не обретшим твердости голосом воскликнул один; губы его скривились, — наверное, он хотел улыбнуться. — А мы-то подумали нивесть что, стрельбу затеяли… А это ты… Узнаешь, друг?

Батыр смотрел на него с холодной яростью.

— Узнал, Сетдар, как не узнать, — ответил он тихо. — Только не думал, что встречу тебя здесь. Значит, и ты вместе с ними рыскал вокруг поселка, ждал, когда наши дорожки пересекутся… Так сколько же пообещали вам баи за мою голову? Не продешевил ли, Сетдар?

Сетдар все еще кривил вздрагиваюшие губы.

— Брось ты, Батыр. Вечно выдумаешь такое… Мы же просто остановились отдохнуть. Верно, говорили между собой, не пойти ли к тебе, посоветоваться. У власти ты свой человек, а нам эта собачья жизнь осточертела. Если простят, мы бы тоже осели, занялись дайханским делом…

— Не верь им, — услышал Батыр позади слабый голос Баба-ага.

Оглянувшись, он увидел старика, выходящего из камышовых зарослей. Левая рука его висела как плеть, правой Баба-ага зажимал рану на плече. Сквозь пальцы сочилась кровь, алела на рубахе.

— Ты ранен? — заволновался Батыр и подтолкнул револьвером Сетдара: — А ну, перевяжи!

— Ты не верь им, Батыр, — повторил старик, опускаясь на землю. — Ни одному слову не верь.

— Зачем вы так, яшули, — разрывая рубашку, сказал Сетдар. — Мы же сдаться решили…

Батыр усмехнулся.

— Разве так приходят сдаваться? Я же знаю, зачем вы здесь. А тебя, Сетдар, насквозь вижу. Недаром вместе метались по степи.

— Потерпи, потерпи, сейчас, — это Сетдар сказал раненому Баба-ага; потом снизу вверх глянул на Батыра: — Напрасно ты так, Батыр. Старых товарищей не предают. Я к тебе ничего не имею. И ты забудь, что было, отпусти нас. Клянусь, если хоть один из них появится возле твоего поселка, я сам отделю ему голову от туловища.

— Возле моего поселка, говоришь? — Батыр дулом нагана сдвинул тельпек со лба на затылок. — А границы моего поселка — знаешь где? Там, где советская земля кончается.

Сетдар кончил перевязку, поднялся, стирая на пальцах, запекшуюся кровь старика. Сказал хмуро, не поднимал глаз:

— Отпусти нас, Батыр.

Скрытая угроза послышалась Батыру в его голосе.

— А ну, поворачивай к поселку! — крикнул он. — Там разберутся.

Навстречу им бежали люди, поднятые стрельбой, — кто с ружьем, кто с лопатой, кто с палкой…

Время было уже позднее. Телефон зазвонил обычным надтреснутым звоном. Юрин снял трубку, продолжая читать мелко исписанную докладную, сказал устало:

— Юрин слушает.

Но то, что он услышал, — словно камчой хлестнуло по нервам, заставило мгновенно забыть все другие дела.