Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Не надо, — одними губами попросила Зиба.

Он не расслышал, только догадался, что она протестует, и невольно взял ее за рукав.

— Прости меня, Зиба! Я не хотел… я… Столько слов для тебя скопилось в сердце, что я не в силах… Но если ты хочешь, я всю жизнь буду молчать, буду носить их в себе…

— Не надо, Керим, — повторила Зиба. — Я все понимаю. И ты понимаешь…

Его ладонь скользнула вниз и осторожно легла на неподвижные пальцы девушки, — и словно степная, нестерпимой яркости молния полыхнула перед глазами, обдала электрической волной, от которой судорогой свело тело. "Вот оно какое — счастье!" — задыхаясь, подумал Керим.

Он осторожно, не веря, что это удается ему, взял безвольную прохладную кисть Зибы в свои загрубелые ладони и прижал к груди. Если бы это могло продолжаться вечно!..

— Родная ты моя, — шептал упоенный Керим, — свежий ручеек в пустыне на моем пути, путеводная звезда, счастье мое…

Зиба смотрела куда-то поверх его головы, в темное звездное небо.

Не выпуская ее руки, Керим приподнялся и сел рядом с девушкой на топчане. Совсем близко были ее темные глаза и припухлые вздрагивающие губы.

— Ты смотришь в небо? — прошептал он. — Ты боишься его?

— Видишь дорогу белой верблюдицы? — еле слышно спросила Зиба.

Он быстро нашел туманную полосу Млечного пути.

— Да, вижу.

Зиба не сказала больше ничего, но ему показалось, что он понял какой-то особый, глубокий и тайный смысл в том, что Млечный путь проходил у них над головой и терялся вдали, у невидимого горизонта.

— Знаешь, я не думала, что решусь, — сказала вдруг Зиба. — До самого последнего мгновения не верила, что найду в себе силы… Это же страшно — пойти против воли отца, матери… Узнают — могут убить. И тебя и меня… Я знаю, что такое девичья честь, ты не думай… И все-таки я пришла…

Было темно, но она от стыда не могла поднять голову.

Керим осторожно обнял девушку. Ладонь его скользнула вверх по упругой спине, замерла на шее, — он почувствовал, как бьется жилка под краем тюбетейки, украшенной позвякивающими серебряными монетками. Он привлек Зибу к себе, и она, слабо сопротивляясь, прильнула к его груди. Тогда, забыв обо всем на свете, он поцеловал ее мокрое лицо.

— Ты плачешь, Зиба? — изумленно спросил он. — Не надо, милая. Я все, все понимаю. Твоя честь для меня дороже всего на свете, дороже жизни. Я люблю тебя, Зиба!..

И я ничего не боюсь. И ты не бойся.

Она отстранилась и вытерла платком глаза.

Долго сидели они молча, и рука Зибы согрелась на груди Керима.

— Я тоже ничего не боюсь, — тихо сказала Зиба. — Только одного — разлуки с тобой.

И снова, как тогда, когда впервые прикоснулся он к ее руке, ударила перед глазами Керима дробящаяся, рассыпающаяся на множество тухнущих искр молния, и снова нечем стало дышать.

Он сильнее прижал ее пальцы — единственное свое спасенье, и наконец сумел выдохнуть:

— Мы всегда будем вместе, Зиба!

Чувствуя друг друга плечом, они сидели рядом под ночным безмолвным небом, и Керим гладил, ласкал ее нежную руку на своей груди…

Вдруг Зиба порывисто встала, быстрым движением поправила сползший платок и сказав:

— Теперь ты все знаешь, Керим, — поспешно пошла вдоль агила, в его тени.

Керим не решился ни окликнуть, ни догнать девушку.

Он зачарованно смотрел в ту сторону, где в темноте, мелькнув последний раз, исчезла Зиба, и чувствовал, как весь наполняется небывалым ликованьем, будто сотня дутаров и бубнов поселилась в нем и ударила враз…

Открытая легковая машина мчалась по широкому ущелью. Асфальт давно кончился, машину подбрасывало на щебеночной, с выбоинами, давно не ремонтированной дороге. Справа тянулось усыпанное гладкими камешками сухое русло оживающей по весне речушки. Бахрам, скучая, посматривал вокруг — на мелькающую за бортом, рябящую в глазах, прерывистую от наметенного кое-где песка дорогу, на холодные серые скалы, взметнувшиеся высоко над головой, на голубую полосу неба, — и с непроходящей тоской думал о вчерашнем вечере с Сюзанной…

Мистер Девис сидел впереди, рядом с шофером, и полуобернувшись, но глядя вперед, на бегущую под колеса дорогу, говорил бесстрастным, ровным голосом:

— Скупиться на обещания не следует, Бахрам. В конце концов мы расписок им не даем. Пусть верят в то, что их ждет здесь земной рай. — Изжеванная сигара сгорела больше, чем наполовину, и он швырнул ее в сторону; от удара о землю полетели искры, встречный ветер подхватил их, понес, стеля по дороге. — Я знаю этот народ — ленив, тяжел на подъем. Надо приложить немало усилий, чтобы расшевелить. За час до исхода смертельного сражения мусульманин способен повесить свое оружие и приступить к молитве. Черт знает что! А ведь это может погубить все дело! Ты скажи им, что в Кизыл-Имаме они смогут молиться сколько угодно, пусть хоть штаны на коленках протрут до дыр. А сейчас надо пошевеливаться.

С первого часа этой их встречи мистер Девис стал говорить ему "ты", и Бахрам терялся в догадках — как понимать это: презирает его шеф, считает бездарью или, наоборот, подчеркивает свое расположение. Кто его поймет, этого загадочного человека с непроницаемым лицом. Вот Сюзанна — там все ясно…

Они медленно шли по аллее парка, и рука Сюзанны доверчиво лежала на согнутой в локте мускулистой руке Бахрама.

Сюзанна напевала:

— Скажи, Сюзанна, что тебе больше нравится в мужчине — красота или сила? — спросил Бахрам.

— Называй меня Анной, — улыбнулась она, снизу заглядывая в его лицо, — это проще и… интимнее.

— Ну, так что, Анна?

— Разумеется, сила. А сильный всегда красив, мой милый. Если он не урод, конечно, — она прижалась к Бахраму, и грудной влекущий смех ее прозвучал очень уж откровенно. — Сильный может все — овладеть прекрасной женщиной, стать миллионером, убить врага… А немощный красавчик способен только сочинять душещипательные стишки. А что в них проку? Бессилие — самое отвратительное в мужчине. Это подтвердит любая женщина.

Ее тугая грудь прижалась к его руке, волнуя кровь.

— Но есть еще интеллект, ум, — возразил Бахрам.

— Это все для истеричек, страдающих женскими болезнями, — спокойно сказала Сюзанна. — Здоровой женщине с нормальными эмоциями нужен здоровый, сильный мужчина, способный удовлетворить ее желания, вот он и будет для нее самым красивым.

— А я, — спросил Бахрам, — по-твоему…

Машину сильно тряхнуло.

— А, черт! — выругался мистер Девис. — Мы должны спешить, но это не значит, что не нужно притормаживать перед ухабами.

Шофер промолчал, только судорожно глотнул слюну.

— Так что же препятствует быстрейшему выполнению акции? — спросил мистер Девис Бахрама, впрочем, сохранив прежний раздражительный тон, относившийся к шоферу.