Яков Ершов - Журавли над школой

«Я родилась в Сибири, — писала Люда, — жила в Новосибирске. Узнав о том, что на этой высоте отдали жизнь мои земляки, я, не чувствуя усталости, готова была бежать, только бы побыстрее добраться до памятника героям. Своей жизнью все мы обязаны таким, как отважные защитники высоты. Прежде всего я возложила букет живых цветов к памятнику героям Безымянной. Здесь мы торжественно поклялись, что будем верны героическим делам наших отцов и дедов. Я взяла для школьного уголка боевой славы горсть священной земли, пропитанной кровью героев. Клятва участников похода, горсть земли, минута молчания — все это меня взволновало до глубины души».

Волчков встал, прошелся между рядами книг. Вспомнил, как в конце июля, вернувшись из похода усталый, измученный бессонными ночами, издерганный постоянными заботами, сгоряча решил: «Хватит, годы уже не те, чтоб колесить по пыльным дорогам. Война за плечами, и раны болят. Пусть и другие попробуют, насколько сладок хлеб командира. Следующее лето буду сидеть дома. Или поеду в санаторий, отдохну».

Но теперь, пережив заново все трудности и радости похода, он уже раскаивался в той своей минутной слабости. Нет, ребят бросать нельзя. Стоит не спать ночи, мотаться по дорогам только ради того, чтобы после рассказа Людмилы Ивановны Сенчилиной о Сещинском подполье ученица Сельцовской школы Марина Ковригина заявила:

«Встреча оставила у меня огромное чувство благодарности за все, что сделали для нас эти бесстрашные люди».

Чтобы юнармеец из Глинищевской средней школы Александр Пухляков сказал:

«Дело героев-людиновцев является для нас живым примером. Оно учит любить Родину, защищать ее завоевания».

Это не пустые слова. Они станут для ребят путеводной звездой на всю жизнь.

Волчков посмотрел в окно. Поздно уже. Тускло мерцают на улице фонари. Пожалуй, остальное он допишет завтра. Осталось рассказать о посещении Сещи, Людинова, сделать некоторые выводы на будущее. Он уже начал собирать со стола бумаги, когда в кабинет ворвался корреспондент областной газеты Владимир Васенков.

— Василий Григорьевич! Ты еще здесь? Да я, собственно, так и предполагал, — темпераментный Васенков бойко сыпал словами. — Вот шел мимо, решил забежать. Я видел вас этим летом в походе. Вы созданы именно для такой работы с мальчишками. Они, по-моему, от вас без ума. А чего им еще желать? Бывший фронтовик, комиссар лыжного батальона! Вы же для них непререкаемый авторитет! Да и чего там лукавить, Василий Григорьевич, — тут Васенков озорно улыбнулся, — ведь и вам без этих ребят, без этой суматохи не жить. Как вы загораетесь на слетах, встречах, маршах, парадах! Залюбуешься!

Корреспондент наконец успокоился, присел на краешек стула. Скрипнула дверь. Еще один поздний гость! Николай Синий сообщил, что завернул сюда «на огонек». И Васенков опять взорвался:

— Ох и комиссара ты себе подобрал, Василий Григорьевич! Прямая противоположность тебе. Как противовес. Спокойный, уравновешенный, лишнего слова не скажет.

— Зря иронизируешь, Владимир Иванович, — усмехнулся Волчков. — Мы очень хорошо сработались с Николаем.

— А я о чем говорю? — привстал Васенков. — Ну вот что, друзья-товарищи, — переходя на более серьезный тон, сказал он. — Я ведь по делу. Хочется знать, что же, сходили в поход — и сабли в ножны. А дальше? Надо о следующем лете думать!

— Э, брат, — отмахнулся Волчков. — До следующего лета далеко. Я вот еще за этот поход не отчитался.

— Нет, я серьезно, Василий Григорьевич. — Корреспондент соскочил со стула, приблизился вплотную к Волчкову, заговорщицки глянул на Синего. — Что ж, на будущее лето повторять пройденное? А у меня новая идея есть! Хотите подарю?

Он сделал паузу, желая насладиться произведенным впечатлением. Но Синий с Волчковым молчали. И Васенков не выдержал:

— В наших местах сражалась знаменитая гвардейская Таманская дивизия. Вот я и думаю: пусть сыновья пройдут по следам отцов. Создадим на будущий год не полк, а дивизию юнармейцев. И назовем ее Малой, в отличие от той, взрослой. Малая Таманская! А? Звучит!

Синий улыбнулся Васенкову:

— Мы с тобой словно договорились насчет дивизии. Я уже беседовал об этом кое с кем из ребят.

— Вот-вот! — подхватил корреспондент. — Малая Таманская мальчишеская дивизия! Нет, даже не так. Юнармейская Малая Таманская мальчишеская дивизия! Да мальчишки в нее гурьбой повалят! Только намекни.

— Мальчишки-то повалят, — сверкнул карими глазами Волчков. — А вот как руководство? Райком, райисполком. Поддержат ли?

Васенков весело кивнул на Синего:

— Судя по настроению Николая, комсомол уже поддерживает. А остальных я беру на себя. Убедим.

— Как думаешь, комиссар? — задумчиво обратился Волчков к Синему.

— Я — за, — ответил тот.

— Да ты не волнуйся, Василий Григорьевич, — успокаивал корреспондент. — Я уверен, что получится! Здорово получится! Только вот что: дивизии нужно знамя. Настоящее, боевое!

— Где ж мы возьмем боевое знамя? — усомнился Волчков.

— Закажем, купим, — высказывал предположения Васенков. — Нет-нет. Погодите… Я придумал. Знамя надо попросить в Москве, в гвардейской Таманской дивизии. И пригласить ее представителей сюда, пусть приезжают на день рождения Малой Таманской мальчишеской дивизии.

Корреспондент давно уже ушел, а Синий и Волчков все еще обдумывали его предложение.

— Заводной парень, — покачал головой Волчков.

— Надежный товарищ, — поправил Синий. — Послушай, Василий Григорьевич, а ведь присяга тоже нужна.

— Да, конечно. Бери карандаш. Набросаем текст.

Синий сел за стол, вывел первые слова:

«Вступая в ряды юнармейской мальчишеской дивизии, я принимаю присягу и торжественно клянусь…»

Беда пришла неожиданно. Еще вчера ничто не предвещало несчастья. И вдруг двое парней на больничной койке. В тот день после школы Сашка решил испытать свою «баллистическую» ракету. Вынес ее из сарая, установил в специально вырытой траншее. Долго возился, устраняя неполадки. Наконец ракета пришла в движение. Оторвалась от земли и взорвалась. На Сашке вспыхнула рубашка. Загорелся и стоявший рядом сарай. Первым на истошный Сашкин крик прибежал Вася, принялся тушить одежду. Товарища спас, но сам получил ожоги.

Зимние месяцы для Сашки Голубца всегда самые длинные. Едва придешь из школы и сделаешь уроки, как уже стемнело. На улице делать нечего. И приходится коротать вечер в одиночестве. Выискивать себе подходящее занятие, чтоб не скучать. Пока дождешься весны, первых проталин на дорожках, донельзя измучаешься.

Зима 1969 года оказалась для него особенно томительной. И вовсе не потому, что, пролежав в больнице, он отстал от товарищей. С учебой все как раз устроилось лучшим образом. Словно забыв недавние ссоры и драки, ребята наперебой предлагали ему свою помощь. Через месяц он уже догнал класс. Но дома взаимоотношения осложнились.